Василий Клепцов - Время и судьи без грима

— А ты не секретарил в судебных заседаниях, где она председательствует? — спросил его Пущин.

— Нет, — ответил Кузнецов, — как-то не приходилось.

— Так вот, — продолжал Пущин, — когда посекретаришь в судебном процессе, который она ведет, или позаседаешь с ней в коллегии раз или два, то тебе станет все ясно. Ты обрати внимание, что в моем составе она почти никогда дел не докладывает, потому что я с ней не церемонюсь. Бывали случаи, что я половину дел по ее докладу снимал со слушания, потому что дела ею к заседанию были подготовлены халтурно. К тому же при разбирательстве жалоб или протестов она нередко допускает в адрес сторон и особенно адвокатов грубые выпады. И это здесь, в коллегии, где председательствует по делу более опытный член суда или заместитель председателя областного суда. Поэтому нетрудно представить, как она ведет себя в процессе при рассмотрении дел по первой инстанции, где председательствует она сама. И еще. Ты обрати, Володя, внимание на то, когда Салищева уходит с работы домой. Ровно в шесть вечера. А почему я и многие другие члены суда сидим здесь до девяти, десяти вечера, что, нам дома делать нечего или мы глупее ее, не умеем работать? Да нет, мы просто добросовестнее, чем она, относимся к исполнению своих обязанностей, лучше и обстоятельнее изучаем дела. Вот поэтому-то, Володя, члены суда и секретари, зная все, о чем я тебе рассказал, не сочувствуют Салищевой и как бы злорадствуют, мол, правильно Алексей Силаевич дал ей по мозгам. Давно пора указать ей ее место. А ты, брат Володя, ездишь все в командировки с Ознобиновым да со старушкой Татьяниной и думаешь, что все у нас такие добросовестные и деликатные, как они. Пока у тебя есть возможность посмотреть, как работают другие наши судьи, ты обязательно эту возможность используй, это тебе очень пригодится в жизни. Недаром кто-то из мудрых сказал, что умный учится на чужих ошибках, а дурак — на своих.

В конце 1949 года состав Сибирского областного суда был увеличен сразу на пять судей. На этот раз членами суда были избраны в числе других и Бортненко, и Кузнецов. Их обоих Жаков определил работать в судебный состав, председательствующим которого был Юрий Николаевич Пущин.

Новое пополнение Жаков называл гвардейцами. В буквальном смысле слова это определение подходило лишь к судебному составу Пущина. Все три члена этого состава действительно служили в гвардейских частях и по торжественным случаям, наряду с орденами и медалями, они надевали иногда и гвардейские значки. Кузнецов и Бортненко вообще первые два — три года ходили на работу в военной форме, донашивая ее, пока не обзавелись хорошей гражданской одеждой, поэтому судебный состав Пущина внешне походил на отставной военный трибунал. Ладно сшитая форма и военная выправка выдавали в Бортненко и Кузнецове бывших кадровых военных, которые в те времена пользовались особым уважением. Этот судебный состав аккуратнее всех сдавал в канцелярию рассматриваемые дела и никогда не допускал волокиты, так свойственной многим судебным работникам. Отличалась эта коллегия еще и тем, что принципиально отстаивала свою точку зрения по любому спорному вопросу. Они не смотрели в рот начальству и не боялись решать дела так, как считали нужным, иногда вопреки просьбе председателя, ссылавшегося на высокие инстанции. Конечно, этому во многом способствовал и личный авторитет Пущина, его легендарная биография и сильный мужской характер.

Как только фашистская Германия напала на нашу Родину, он, не дожидаясь повестки из военкомата, добровольно пошел на фронт. Был танкистом, принимал участие во многих боях, но однажды его танк был подбит, а он тяжело ранен. С трудом выбравшись из горящего танка, он долго лежал без памяти на снегу, пока его не подобрали работники санчасти. У него были сильно обморожены ноги и руки. В госпиталях Юрий Николаевич провел в общей сложности более двух лет и был признан инвалидом первой группы: у него были ампутированы обе ноги, одна выше, а другая ниже колена, и обе кисти рук. Но сильная воля и железный характер не позволили ему сломаться, он не остался на обочине жизни, а стал в ряды ее активных строителей. Он научился самостоятельно передвигаться на протезах с одним костылем, по городу ездил на инвалидной мотоколяске. Писать он вначале научился, держа ручку зубами, а потом культю на правой руке ему разрезали, эти две половинки шевелились, и между ними зажималась ручка. А чтобы бумага не двигалась при письме, он ставил на лист тяжелое пресс-папье. Писал он быстро, почерк был красивый и разборчивый.