Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Под ее нажимом Телегин по телефону дважды переговорил с ухтинским опером и вроде бы снял напряжение. Еще через месяц позвонил снова, сказал оперу, что если тот доедет до Москвы, он, Телегин, будет рад принять его у себя дома, и опер растаял, обещал, что и с отцовской ссылкой посодействует. Ближе к лету попробует отпустить отца на все четыре стороны. Причем даже без минуса. Но тут в Москве началась смута, и Телегин не знал, захочет ли опер и дальше ему помогать. В силе ли вообще их договоренности. Это что касается отца.

Теперь собственно Телегин. В самом конце тридцать восьмого года Ежова сначала убирают, а потом расстреливают. На его место приходит Берия. И в аппарате, и на местах начинается шмон: кого считают ежовскими выдвиженцами, арестовывают одного за другим. Большинство идет под нож. У Телегина чистый послужной список, да и многие годы он провел в провинции или на границе. Особенно хорошо последнее – Берия к пограничникам относится неплохо, их сейчас дружно переводят в Москву. Что же до того – Телегин человек Ежова, или нет – то тут бабушка надвое сказала. Короче, он не в таких чинах, чтобы Берия стал заниматься им персонально, а кадры колеблются. На всякий случай от дел его отстраняют. Но окончательное решение пока не принято. Семь месяцев он будет в подвешенном состоянии.

“Между тем, – продолжает Электра, – в нашей семье большие перемены. Так получилось, что «папа Сережа» (Телегин) больше мне не отец, он мой законный супруг. Соответственно, и якутка больше Телегину не жена. Мать снова живет с моим и Зорика настоящим отцом Жестовским, которого Телегину только что удалось вызволить из Ухты. Пятью годами раньше Телегин выстроил небольшую дачку в Серебряном Бору. Теперь мы с ним здесь и поселяемся. Нашему браку нет и года, мать вернулась в Протопоповский, ясно, что ни мне, ни бывшему любовнику рада она не будет. Впрочем, и мы с Телегиным на семейный обед тоже не напрашиваемся.

По словам Телегина, во мне, чего он не ожидал, оказалась немалая прочность. Он и в Москве не ложился спать до рассвета, всё боялся, что за ним придут, и я, чтобы не оставлять его одного, тоже бодрствовала, сидела в кресле, что-то читала – живя с отцом, я многому научилась, этот опыт пришелся кстати. Тем более что с Телегиным мне было во многих смыслах проще. Мужу очень помогала тяжелая атлетика, как в цирковые времена, он по два часа в день работал с гантелями и штангой. Вдобавок бегал по Серебряноборскому сосняку и даже в самые лютые морозы купался в проруби с местным сторожем. Они каждое утро ее расчищали, и Телегин после пробежки, чтобы окончательно разогнать кровь, нырял в реку.

Между тем дела вроде бы начали выправляться. Повисело-повисело, но не оборвалось. Большой удачей для Телегина стало, что бывший начальник Среднеазиатской погранслужбы сделался одним из замов Берии. Он знал Телегина еще по афганской границе, всегда к нему благоволил. В общем, однажды Телегина переложили из плохой колоды в хорошую. Теперь он был в оперативном резерве и просто ждал нового назначения. Правда, «среднеазиат», фамилия его Гомозов, считал, что Телегину лишний раз светиться не стоит, в итоге его определили в невзрачный отдел, который занимался церковниками.

После двух недавних лет, когда перестреляли чуть не всех попов – и тех, кто еще был на воле, и со сроками, – церковный отдел – тихая гавань, или, если жестче, отстойник. Осталось лишь зачистить хвосты. Через пару лет, когда начнется война, этой братии выйдет послабление, она снова размножится, а до тех пор, коли прежние перестарались, план крупно перекрыли, настоящей работы, в сущности, нет. Кто здесь сидит, только бумажки перекладывает.

Тем не менее, – говорила Галина Николаевна, – работа в церковном отделе не только позволила Телегину уцелеть, но и стала трамплином для будущей карьеры. И другое ее следствие: появилась возможность не просто вызволить отца из ухтинской ссылки, но и без проволочек прописать в Москве. Опер, как и обещал, посодействовал, написал своему секретному сотруднику отличную характеристику, дальше главную партию сыграл уже Телегин. Напирая на то, что отец – бывший семинарист, готовый преподаватель литургики, то есть знает церквь изнутри, он написал ходатайство, где указал, что, чтобы интенсифицировать работу церковного отдела, необходим консультант, и лучшего, чем Жестовский, не найти. В результате – разрешение для отца на постоянное пребывание в Москве.

Я помню, – говорила Галина Николаевна, – как тогда безумно гордилась, что удалось всё вернуть на круги своя. Отец с матерью снова жили вместе и снова в Протопоповском, в общем, жили ровно так, как и тогда, когда я появилась на свет божий. Что касается меня с Телегиным, то в это время мы уже окончательно пустили корни в Серебряном Бору. Нам обоим здесь очень нравится. За мужем каждое утро с Лубянки присылают машину, а вечером шофер привозит его обратно.