Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Рассудив это, он поманил будущего собутыльника к себе, чего тот, похоже, только и ждал. Сразу вскочил и вместе с остатками своей водки, то есть, как бы не на дармовщину, скорым шагом направился к отцовскому столу. Но удивило отца другое – уже на подходе он вдруг громко, на весь зал, возгласил: «Дядя Коля, я всё на вас гляжу, гляжу, всё думаю, когда же наконец вы меня призна́ете?»

В общем, получалось, что сначала Сбарич, теперь этот фрукт, и все хотят одного – чтобы их опознали, признали за своего. Обе истории будто под копирку, но отец, который раньше никогда на память не жаловался, хоть тресни, не мог вспомнить ни того, ни другого. Правда, благодаря Алимпию со Сбаричем разобрались; теперь надо было разбираться с новым кандидатом. Впрочем, и тут всё оказалось несложным.

Петёк – так звали этого товарища, – как говорится, с нашим вам удовольствием разъяснил дело за пару минут. Уже была налита водка, а Петёк не унимался: «Дядя Коля, дядя Коля, как же вы меня не помните? Я ведь в двадцать четвертом году у вас в Протопоповском почти полмесяца прожил. У меня тогда рука была сломана, и ваша жена, вы ее якуткой кликали, мне перевязки делала, а когда я о сундук гипс разбил, кусок к куску сама обратно сложила и на клей посадила, крепче прежнего стало.

И другой раз я у вас был дома, года через четыре, наверное, или через пять, якутки тогда уже не было, вы жили один с детьми. Я пожаловался, что двое суток не жрамши, и вы мне полситного дали, целую кастрюлю пшенки и чай с сахаром. В общем, накормили от пуза, а пока ел, о житье-бытье расспрашивали и всё шутили, что я крестный Сергея Ивановича Телегина, что это я его в чекисты благословил».

Понятно, – продолжала Электра, – что отец к тому времени Петька давно вспомнил. История впрямь была и потешная, и памятная, вдобавок во всех отношениях цирковая. На арене в Сокольниках Петёк каждый вечер с большим красным флагом в руках стоял на вершине пятиярусной пирамиды, которую, как атлант, держал на своих плечах Телегин.

Зрители понимали, что оттуда, с самой верхотуры, должен быть виден весь коммунизм, как он есть, и когда Петёк – ликуя, приветствуя зарю новой жизни, начинал размахивать флагом, – вскакивали с мест, чуть не полчаса стоя бисировали. Номер пользовался огромным успехом, везде, где выступал Телегин, считался гвоздем программы.

Акробатов, с которыми работал, Телегин держал в черном теле. Каждый день по многу часов изнурительных тренировок, всё больше силовых упражнений, но дело того стоило, они были знамениты, им отлично платили, главное же – за три года ни единой серьезной травмы. Телегин даже считал, что они работают с запасом и, похоже, пора нарастить пирамиду еще на ярус. Тогда номер будет совсем уж рекордным, единственным в мире. Он уже прикидывал, кого из знакомых акробатов стоит попробовать, сговорить на смотрины.

Но Бог, как известно, наказывает гордыню; в день, на который были назначены первые пробы, всё рухнуло. Вечером на представлении наш Петёк, вместо того, чтобы спокойно работать, едва увидел свой коммунизм, пришел в необыкновенный раж, размахивал и размахивал флагом, пока не потерял равновесие. Телегин относился к Петьку, как к сыну, боялся за него больше, чем за любого другого акробата из номера, и было чего бояться. С высоты, на которой без страховки работал Петёк, если сверзиться, костей не соберешь. Вот и тут, вместо того чтобы дать всем тихо-мирно спрыгнуть на опилки, Телегин попытался удержать башню, стал переступать с ноги на ногу, но, когда снова почти нашел равновесие, вдруг поскользнулся. Левая нога поехала, вся тяжесть пришлась на правую, и, падая, он напрочь порвал связки.

Петьку тоже досталось – сломал руку. Но рука срослась, стала крепче прежней, а телегинские связки залечить не удалось. Тем не менее Телегин Петька ни в чем не винил и потом, когда уже работал в ГПУ, если случались лишние деньги, ему подбрасывал. На Протопоповском эта история сделалось темой бесконечных приколов, в первую очередь потешались, конечно, над Петьком, которого коммунизм так поразил, что даже могучий Телегин не смог удержать свидетеля светлого царства – упал как подкошенный.

Отец был рад Петьку. Двадцать четвертый год был для него хорошим годом, он тогда работал на заводе «Красный пролетарий», и незадолго перед тем, наплевав, что он из семьи служителя культа, товарищи по цеху единогласно приняли его кандидатом в члены партии, еще через год якутка родила ему сына и заводской партком по собственной инициативе и на специальном заседании постановил дать новому члену коммунистического общежития имя Зорик, что, как уже говорилось, означало «Завершим Освобождение Рабочих И Крестьян».