Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Когда подошел официант, отец взял графинчик водки, к нему борщ, расстегаи, долго колебался между бифштексом «Деволяй», который здесь тоже готовили, и каре ягненка, в конце концов остановился на ягненке. В общем, заказал, как полагается; довольный, тихо-мирно пил рюмку за рюмкой и думал, что с той бумагой, что ему дал Алимпий, нигде не пропадет. Можно ехать любым поездом и в любом направлении, и сойти тоже можно где хочешь, с привокзальной площади какая-нибудь колокольня да видна. Думал, что ряса на нем из хорошего сукна и хорошо сшита, крест на груди отличной выделки, то есть и то и то смотрится внушительно, вызывает уважение.

Вот ведь он гневил и гневил Бога, жаловался, что ближайшей зимы не пережить, а обернулось – не знаешь, чего еще просить. Получалось, что Господь всё время о нем помнил, просто ждал случая их троих – Алимпия, Сбарича и его – между собой дать сговорить, вдобавок отмазать Игнатиев приход. От этого, оттого, что Господь никогда его не забывал, и оттого, что денег у него теперь был полный карман, денег было гуляй не хочу, хватит и ему самому, и на посылки якутке, – к отцу вернулось ощущение безмятежности жизни, о котором все шесть лет лагерей он и не вспоминал.

Но отец, – говорила Электра, – не раз про себя повторял, что, наверное, в нем есть какая-то червоточина, потому что, допив один графинчик и заказав другой, он вдруг заскучал, стал думать: при таких деньгах – что ему ездить из прихода в приход, что шаромыжничать как последнему босяку? Опять же, если ты один как перст, пусть даже сыт и спишь на перине, радости немного; будь у него приход на манер Сбаричева, он был бы хорошим пастырем, но тут надеяться не на что: отец понимал, что, пока якутка не освободится, своего ему ничего не светит. И всё же думал, что, случись какой-никакой напарник, вместе кочевать было бы веселее, и время, пока не вернется якутка, тоже шло бы на вороных.

Позже, – рассказывала Электра, – отец говорил, что, стоило ему задуматься о напарнике, сразу выяснилось, что первого кандидата Господь ему уже припас. Отцу тогда вообще казалось, что Господь по какому-то Своему гамбургскому счету считает Себя перед ним в долгу: может, дело было в Игнатии и его приходе, может, в других обстоятельствах, здесь, говорил отец, наверняка никогда не скажешь, важно, что, пока он не выбрал свой кредит, Высшая Сила ему, Жестовскому, во всем будет споспешествовать.

Отец объяснял мне, – продолжала Электра, – что речь тут вовсе не о праведности – воздаяние праведника на небесах, здесь, на земле, жизнь для него, как и для любого смертного, с начала и до конца – юдоль страданий; просто ему, Жестовскому, сколь бы ничтожным винтиком он ни был в этом огромном и так сложно устроенном мироздании, вдруг нашлось правильное место. И Господу, если Он в самом деле хотел, чтобы человек рано или поздно к Нему вернулся, помогать ему тоже стало правильно.

Еще приканчивая первый графинчик водки, отец заметил, что на него с большим интересом поглядывает человек, сидящий в противоположном углу ресторанного зала. Столик незнакомца был затиснут между двух кадок с фикусами, и вся мизансцена, прямо как в театральной постановке, отражалась в огромном парадном зеркале в резной золоченой раме. Зеркало, будто композиции был необходим задний план, там же, между фикусами, прислонили к стене.

Любопытствующий был худ и вертляв, на вид лет тридцати – тридцати пяти, не больше, а по тому, как он вскакивал, чтобы поудобнее пододвинуть кресло или пересесть на другое, как нервно наливал водку и тут же безо всякого разумения опрокидывал ее себе в горло, – и вовсе смотрелся мальчишкой.

Сначала посетитель лорнировал отца в упор, потом, похоже, решил, что выходит слишком откровенно, пересел на другой стул – к отцу спиной, – и теперь смотрел на него через зеркало. Впрочем, наглости в нем было немного, иногда с виноватым видом он даже начинал улыбаться. Зачем он сменил стул, было непонятно; зеркало было хорошим, и что незнакомец как смотрел на него, так и смотрит, прямо оторваться не может, стало только яснее.

Сидел он один и тоже с графинчиком водки, но если вокруг Жестовского уже образовалась горка тарелок, на столе незнакомца не было ничего, кроме жалкой плошки салатика. Такое внимание к себе отец поначалу сводил к рясе да большому священническому кресту, однако когда, встречаясь с ним в зеркале глазами, посетитель стал всё просительнее улыбаться, решил, что, как ни крути, ждать поезда еще битых два часа и что, как кочевать по городам и весям лучше на пару, так и водка на пару пьется лучше. Вдобавок и подкормить малохольного грехом не будет.