Жужа Тури - Под одной крышей

Среди сваленных на стуле в ванной халатов и белья отыскал свою ночную сорочку, почистил зубы и зачесал назад жесткие рыжеватые волосы. Часы показывали ровно десять. Барон решил поспать до прихода жены. В полночь вернется Мали, разбудит его, станет бесконечно долго готовиться ко сну и болтать, не умолкая ни на минуту… Собственно говоря, он наслаждался отдыхом, лежа в постели, пока ее не было.

Вернувшись в комнату, он зажег затиснутые в печь бумаги, лег и моментально уснул. Сон его был глубоким и тяжелым, дыхание хриплым и прерывистым. Он напрягал все силы, чтобы вырваться из тисков этого кошмарного сна, но не в состоянии был открыть глаза. Грудь сдавило какой-то тяжестью, она все росла и росла, ноги и руки онемели под страшным гнетом, ему казалось, будто он слышит долетающие издалека чьи-то голоса, постепенно они замирали, пока не исчезли совсем…

Примерно в половине первого баронесса вошла в прихожую, полную густого плотного дыма. «Наверно, из кухни Лацковичей, — подумала Малика. — И чего это им взбрело в голову затопить на ночь глядя. А Эгону лень было проветрить, привык, как в деревне, даже летом спать с закрытыми окнами». Тут она услышала хриплый стон и вошла в комнату.

Зажгла свет, но в первую минуту ничего, кроме густого дыма, не видела. Потом стали проглядывать смутные очертания ближайших предметов. Зажав рот и нос, кашляя, она шагнула в дым и кое-как добралась до кровати. Сквозь слезы, вызванные едким дымом, лицо мужа показалось ей страшным: рот искривлен в гримасе и открыт, лицо мертвенно — бледное, усы топорщатся… и непропорционально тонкие ноги — на какую-то долю секунды именно это почему-то поразило ее — по сравнению с раздавшимися плечами и поросшей рыжими волосами широкой грудью. Эгон никогда не говорил ей, что болел в детстве рахитом… Надо было что-то предпринять, но что, она не могла сообразить, к тому же и сама стала задыхаться в едком дыму…

Зажав рот носовым платком, включая по пути свет, она добралась до комнаты Мари, распахнула дверь.

— Маришка! Идемте скорей… Эгон умирает!

Произнеся эти слова, она сразу почувствовала страшную слабость. Эгон и в самом деле может умереть, это так страшно. На нее обрушатся все заботы и трудности, бедный Эгон…

— Ой, быстрее, Маришка, — взмолилась она, беспомощно опустив руки.

Мари сунула ноги в туфли и, так и не решив, во что одеться — халата у нее не было, — выбежала вслед за Маликой в ночной сорочке. В прихожей было полно дыму, а в комнате можно было продвигаться только на ощупь — дым стоял непроницаемой стеной. Из груди лежавшего на кровати в бессознательном состоянии мужчины вырывался негромкий прерывистый свистящий звук.

— Почему вы не открыли окно? — Мари подбежала к окну и распахнула обе створки.

— Я не знала… да и растерялась…

— Какая же вы бестолковая! Неужели вы не видите, что ваш муж почти задохнулся? Ну чего стоите? Идите сюда… — Вернувшись к кровати, Мари попыталась приподнять неимоверно тяжелое безжизненное тело, но безуспешно. — Берите за руки, а я возьму за ноги, нужно скорее вынести его отсюда.

— Ой, не могу, он уже совсем окоченел, — простонала Малика.

— Берите под мышки! Слышите?!

Неловко, напрягая последние силы, они приподняли и кое-как стащили барона с кровати. Но у Малики тут же разжались пальцы и голова барона с громким стуком ударилась о пол.

— Мне не удержать, — запыхавшись, пролепетала Малика. — Идите вы сюда, я возьму за ноги…

Они поменялись местами. Мари ухватила барона за плечи, попыталась приподнять, но тело, хоть плачь, выскальзывало из ее рук; все же, пыхтя, отдыхая на каждом шагу, они наконец дотащили безжизненное тело в прихожую. Малика выпустила из рук сначала одну, потом другую ногу, и они с гулким стуком ударились о пол.

Мари командовала:

— Держите крепче! Взяли!

— Не могу, они выскальзывают!

— Здесь он еще скорее задохнется. Да держите же, говорят вам!

— Я еще на лестнице почувствовала запах дыма, вхожу и…

— Помолчите хоть сейчас! Не могу же я одна. Не отпускайте, осталось еще несколько шагов…

— Давайте будем тащить, не поднимая! И черт его дернул затопить в июне. Ой, Маришка, я надорвусь.

Наконец потерявший сознание барон лежал на каменном полу кухни в задравшейся ночной сорочке, издавая хрип, лицо у него стало землисто-серым, глаза были закрыты, щеки ввалились. Малика выбежала на веранду и закричала:

— Ковач! Ковач!

В квартире дворника распахнулось окно, Малика перегнулась через перила.