Игорь Родин - Совесть палача

Надо рубить.

Тем более, что и все те, кто будет сопровождать меня к Голгофе с гильотиной в лабиринте скорби без надежды, уже собрались и ждут. В перевёрнутом мире просвещённого средневековья гора прячется в подвале, а смертоносный механизм съёжился до размеров пистолета, заменив косой тесак обрубком свинца с кончик мизинца. А палачу выпадает «джек-пот» в виде казни друга и брата. Таков дуализм порядка и хаоса. А покой нам только снится.

Пора.

Я зарядил пистолет дрожащими руками. Во мне росло напряжение и какое-то новое странное чувство. Почти как азарт предыдущих «исполнений», но теперь не от охоты на человека, а будто я стою перед огромным зелёным игорным столом и жду, выпадет ли шарик на красное поле или попадёт на чёрное. Смогу ли я достойно выполнить свою миссию или всё пойдёт прахом. Это уже не просто убийство близкого, это последняя, генеральная проверка всего того стройного здания, возведённого у меня внутри, готового стоять века, но только после того, как будет произведён финальный тест на прочность. И от этого подрагивают пальцы, сосёт под ложечкой, как на первом в жизни свидании, когда та девчонка и пугает до жути своей неземной восхитительной и недоступной прекрасностью, и неудержимо манит, заставляя впадать в сладкое тёмное безумство. Очень деликатное, интимное переживание. Увлекающее своей новизной.

Очнулся я от дум от скрипа открываемой камеры, за которой стоял уже бледный взволнованный Петя. Он всё понял мгновенно. И мужественно держался, хоть его и выдавали дёрганые резкие жесты и тик, перекосивший пол лица. Я стандартно зачитал ему все его данные, потом решение комиссии по помилованию. При этом он закрыл глаза и нагнул голову, будто я ему камни на шею вешал. Прикушенная губа побелела. Руки сжались в кулаки. И решившись, словно бросался в ледяную прорубь или в крутую лаву, он сам шагнул к выходу из камеры.

Наши шаги гулко разлетались дробным эхом по пустым коридорам. Лабиринт жадно ждал свою жертву. Впуская в себя всех без препятствий, за выход обратно он требовал жизнь одного из них. А перевёрнутые безрогие минотавры трусливо и жалко блеяли где-то на его верхних, безопасных уровнях. Всё здесь с ног на голову. И расчет идёт по головам и цена — одна голова с плеч.

Лампа мигнула, нагревая закупоренный в ней инертный газ, резко ударила по глазам. Мёртвенно бликовал ей в ответ нечистый кривой «гусак» с пластиковой лейкой. Резина жирно и тускло лоснилась толстыми твёрдыми ломтями. Слив хищно притаился в ожидании непременной скорой крови. Как вампир. Моя свита опять безмолвствовала, как проклятая. По всей колонии уже ходили слухи о моей с Петей дружбе. Шила и в каменном мешке не утаишь. Да я и не старался конспирироваться и таиться. Это мне казалось ниже моего достоинства. Пусть это ляжет на совесть досужих сплетников, наушников и соглядатаев. Хотя такому сорту людишек это, как с гуся вода.

Как с «гусака» кровь.

Петя, как сомнамбула, пьяным лунатическим шагом вошёл в душевую. Повернулся ко мне, а руки так и держал за спиной. Наши взгляды встретились. Его глаза слезились болью, но страх свой он давил, как мог. Наверное, моё присутствие немного успокаивало его, превращая весь процесс в какой-то абсурдный театр сюрреализма. Меня тоже трясло от возбуждения. Будто внутри боролись, толкаясь в решётку рёбер и мягкие маты кишок, два мускулистых «миксфайтера», страх и азарт. А Петя вдруг кашлянул и неуверенно спросил:

— Вот так тут, значит, всё и выглядит?

Я молчал.

— Так вот получилось… — он начинал впадать в смертное оцепенение.

Когда последнее усилие воли иссякло и утонуло в вязкой трясине апатии. За ним идёт агония ужаса. Нельзя, чтобы мой друг скатился в это животное состояние. Он должен уйти достойно. И я сказал ему со всем сочувствием и добротой, но коротко и мягко:

— Пора…

— Да, — он обречённо кивнул. — Я покурю? Последний раз?

Сигарета, протянутая мной, сломалась в его пальцах и выпала. Он суетливо наклонился, а я остановил и протянул другую. Потом чиркнул зажигалкой. Петя глубоко и судорожно затянулся, тут же выпустил тугую струю дыма, которая на миг заволокла его.

— Не знаю, что ты там чувствовал, Глеб, — вновь затянулся Петя, — но я себя чувствую очень странно. Мне так страшно, что я уже не чувствую ничего. Будто я часы, и они уже остановились. Ещё звенит внутри тонкая мелодия от сцепления шестерёнок, но маятник уже качается только по инерции.

Вся моя команда превратилась в слух. Для них это было незабываемым демоническим шоу.