Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Еще осталось две минуты! А ты все в размышленья погружен. Дозволь, цветком украшу я твою петлицу. — Зрители в первых рядах услышали звон стекла и львиный рык.

Кружка разлетелась вдребезги. Письмоводитель взвился как копье. Поза эта явно к нему шла, он был высокого роста.

Мгновенье — и его плечи сникли и сам он как-то весь сник. Ему уже все стало безразлично. Он покорился судьбе. Позволил продеть себе в петлицу гвоздику.

Теобальд Клеттерер нажал на кнопку звонка и обвел всех взглядом. Занавес поднялся.

Зал был полон. Полна была и тарелка. Среди мелочи оказались серебряные монеты и даже несколько мелких кредиток. В первом ряду восседали трое мальчишек.

Второй звонок. Словно по мановению невидимой руки, в зале смолк последний шум.

И вот они у рампы, четыре господина во фраках и белых жилетах с белыми гвоздиками в петлице. Это произвело впечатление на оксенфуртских крестьян. Такое они видели впервые.

Сынок письмоводителя от удовольствия подтянул колени к самому подбородку.

Теобальд Клеттерер поднял руку.

В самый последний миг письмоводитель все-таки успел прошипеть:

— Да не пялься ты вправо!

За последние два месяца солнце потрудилось на совесть: ни единого серого пятнышка не оставалось на земле. Залитый солнцем ландшафт щеголял всеми оттенками зеленого, от густой насыщенной зелени каштановых аллей до светлой и неявнейшей — виноградников на окутанных дымкой далеких холмах, словно по пригоркам и долинам, оврагам и лесам разостлали затканный зеленым по зеленому шелковый ковер. Небесная лазурь опрокинулась в Майн, а вдалеке, среди сияющей долины, она сверкала тоненькой нитью жидкого изумруда. На бульваре, опоясывающем город с одного конца набережной к другому широким полумесяцем, от газона и старых деревьев исходил пряный аромат, к которому, как предчувствие близкого лета, кое-где уже примешивался еле ощутимый сладковатый запах еще не распустившихся бутонов жасмина.

Город благоухал. Все окна были открыты настежь.

Сестра Гуфа, прогуливаясь с Ханной по бульвару от набережной к набережной, где стояла глазная клиника, и представляя, как брат и Ханна, поженившись, станут жить в белой вилле на берегу моря, поймала себя на мысли, что там, неисповедимой волею судеб, и в ее жизни, быть может, произойдет перелом.

Казалось бы, ничто не мешало этой мечте претвориться в действительность. Она богата, независима, здорова и достаточно привлекательна. А раз такое чудо свершилось с сердцем брата, почему бы не свершиться этому чуду и с ней?

Ликующий визг двухлетней девчушки, резвившейся на залитой солнцем лужайке, и внезапно ринувшаяся ей чуть ли не под ноги бьющая крыльями птица спугнула ее мечты.

Но и сейчас, когда она, очнувшись, гуляла среди этого благоуханного великолепия рука об руку с Ханной, которая так беззаботно приближалась к преддверию женской своей жизни, внося в каждый шаг частицу опасного очарования, надежда еще теплилась в ней.

С Ханной она испытывала примерно то же, что испытывает удравший впервые из дому маменькин сынок, соблазненный сорванцом-товарищем на какое-то мальчишеское приключение, и вдруг в восторге замирающий перед неизвестными и неизведанными дотоле радостями жизни.

Она сжимала нежную, трепетную руку. Близость этой девушки сулила ей столько надежд, была такой чудесной, каким может быть только чудесный сон, оказавшийся явью при пробуждении.

Ханна повернулась к ней на ходу, прошла так несколько шагов и так же на ходу поцеловала ее в щеку. Ни та, ни другая не обменялись ни словом. Ханна, как ясновидящая, умела читать в чужой душе, она чутьем угадывала, постигала чувства другого человека, едва они успевали возникнуть.

Сбегая с откоса, двухлетняя девчушка со всего размаху, выставив вперед ручонки, упала на песчаную дорожку, проехалась на животике с полметра и осталась лежать; потом встала, растерянно огляделась, заковыляла к двум испуганным девушкам и без единой слезинки протянула им ободранную ладошку:

— Подуть!

Сперва они никак не могли понять, чего малышка от них хочет.

Она подняла к ним личико:

— Подуть!

Ханна нагнулась и подула на ручонку.

— Подуть!

Пришлось подуть и сестре доктора.

Сквозь две крупные слезы просияла улыбка счастья. Опять все было хорошо.

«Ах, как чудесна может быть жизнь!» — подумала сестра Гуфа. Научила же ребенка умная мать, что стоит подуть, и боль проходит.

Доктор Гуф уже поджидал их у глазной клиники, он стоял в молодцеватой позе, видимо, стараясь освоиться с новой для него ролью влюбленного. Он только что нанес прощальный визит директору глазной клиники и был в визитке. Работа его в клинике пришла к концу. Это было в понедельник.