Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Даже письмоводитель, у которого уже давно гроша за душой не было, сидел за столом в превосходном настроении. Еще бы, Соколиный Глаз, человек с фарфоровым протезом и сердцем чувствительной девицы, роняющей слезы на листки альбома со стишками, человек, всего несколько недель назад искавший покупателя на свою кровать, чтобы уплатить за квартиру, теперь восседает возле наряженной в белое подвенечное платье и фату восхитительной супруги, милой, как песенка в летний вечер, и к тому же владелицы лавки, которая вполне прокормит двоих.

Раз возможно такое, почему бы волне удачи не подхватить письмоводителя и не вынести ненароком в какую-нибудь адвокатскую контору, прямо за пишущую машинку… О-го-го, не все еще потеряно! Порукой тому это торжество, убранный цветами праздничный стол и довольные лица гостей. Теобальд Клеттерер провозгласил тост, в котором упомянул о явных признаках экономического оздоровления Европы.

Оскар, как ему и подобало, принял на себя обязанности виночерпия. Бочонок с пивом стоял на стуле. И, когда он подставлял кружку, сдувал пену и еще раз-другой слегка приоткрывал кран, чтобы по всем правилам искусства наполнить ее доверху, он как бы предвкушал свое возвращение на привычный пост за стойкой «Аскалонского черного кита».

Письмоводитель бережно поддерживал эту иллюзию: он то и дело степенно протягивал пустую кружку Беномену, совсем как в былое время, когда был завсегдатаем «Кита»: «А ну-ка, плесни еще. Это уже седьмая».

В конце стола, в праздничных костюмчиках сидела неразлучная троица и на первых порах вела себя вполне примерно… Не каждый день бывает свадьба, а жареных гусей и вовсе не бывает.

Когда фрау Клеттерер, сидевшая во главе стола, спросила у ребят, хорош ли гусь, сын письмоводителя, как искушенный гастроном, соединил большой и указательный пальцы и поднял руку на уровень рта:

— Я бы его чуточку, ну самую чуточку, еще подрумянил, — объявил он.

Увидев изысканный жест своего сынка, письмоводитель побагровел. А на его замечание он поспешил опустить кружку, иначе пиво брызнуло бы дугой через стол на сюртук Теобальда Клеттерера.

Широкоплечий карлик с золотыми, в виде лепестков, сережками в ушах, вечно моргавший и уже пятьдесят лет беспрестанно улыбавшийся даже во сне, растянул на коленях гармонь. Долговязый анархист играл на флейте.

Хрупкая и нежная фрау Юлия сидела как юная невеста и то и дело обращала к Соколиному Глазу свое белое тоненькое личико, которое за последние дни удивительно посвежело. Рыжевато-каштановые волосы пламенели из-под фаты.

— Значит, то есть пора за дело, Оскар.

— Завтра же еду в Оксенфурт. — Он подул на пену, дважды повернул кран — два коротких, точных движения — и выпрямился. — Завтра же все устрою. В то воскресенье, может быть, уже дадим первый концерт.

Танцевальный зал в Оксенфурте-на-Майне, где по субботам и воскресеньям иногда выступали заезжие актеры, принадлежал одному виноделу, с которым Оскар был знаком, он в свое время закупал у него молодое вино.

При мысли, что, может быть, уже в следующее воскресенье придется во фраке и в белом жилете выйти на подмостки и петь перед людьми, которые заплатили за это удовольствие наличными, письмоводителю стало жутковато.

— Не обзавестись ли нам и шапокляками? — Соколиный Глаз обвел всех вопросительным взглядом.

— А почему бы и нет! — без энтузиазма отозвался письмоводитель.

Анархист и карлик играли.

— «Орган»! «Орган»! — Все мужчины требовали сыграть «Орган».

Карлик не заставил себя упрашивать.

— Тогда, господа, попрошу всех закрыть глаза, — с улыбкой прошепелявил он.

Все зажмурились.

— Вот вы в церкви.

— В церкви.

— Запах ладана слышите?

— Слышим.

— Обедня кончилась. В церкви тишина. И вот звучит орган.

Гармонь заиграла хорал. Мощная волна звуков поднялась из недр басов, отхлынула, и, словно тая в небесном блаженстве, взмыл под самый купол ангельский хор звонких детских голосов, уступивших место замогильному напеву монахов, в сопровождении зловещих аккордов органа, из которых все явственнее и явственнее выделялась задорная песенка о монашенке, что в глухую ночь пробирается к монаху.

А пока карлик, подмигивая, подмаргивая и шепелявя, тоненьким голоском святоши так живо изображал эти любовные похождения, что фрау Юлия покраснела и не решалась глаз поднять даже на фрау Люкс, которая принимала эту шутку так же безмятежно, как и все в жизни, трое мальчишек спустились из окна спальни по зарослям плюща в монастырский сад, где приметили грядку ранней клубники. Крупные спелые ягоды рдели среди листьев, обрызганных сверкающими каплями недавнего дождя.