Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Вот они, голубчики. Так я и думала, — сказала восьмидесятидвухлетняя старушка и ткнула своего воспитанника зонтом в грудь.

— А это не иначе как зятек Штрихмюллер. Сразу тебя признала. Уж очень ты похож на свою фотографию! На одну! На другие не особенно… Спасибо, что так часто писал. Последнее письмо я получила перед самым отъездом. Мастер писать, ничего не скажешь!

Фиолетово-розовое лицо господина Штрихмюллера — он был рыжеватый блондин с огненно-красной бородкой клинышком — засияло от удовольствия.

— Пуститься в такую дальнюю дорогу! Тут надобно мужество!

— Насчет мужества это ты прав!.. Чего стоит один пароход! Но господин пастор — он все для меня сделал. Он у нас пастором там, в округе… На пароходе и то проповедовал.

Пастор скромно стоял в сторонке и умильно улыбался трогательному свиданию. На его свежих румяных щеках золотился нежный, как у персика, пушок. Ему минуло двадцать шесть лет, и он был отцом четверых детей. Тетушка оплачивала своему провожатому проезд туда и обратно и дала денег на побывку в Европе. Пастор давно хотел проведать своих родителей в Саксонии.

— Чего ты так на меня уставился? — Она окинула взглядом свою черную, в белых шашечках шерстяную юбку. — Что на мне все та же юбка? Да, я берегу свои вещи.

— Вы, тетенька, человек старого закала… Пойду за извозчиком, — сказал господин Штрихмюллер и бодро осклабился, показав все зубы, словно собирался впиться в яблоко.

Ганс Люкс еще слова не вымолвил. Жена его с тем безмятежным спокойствием, которое не изменяло ей нигде и никогда, наблюдала, улыбаясь, за присутствующими, она и участвовала в знаменательном событии и оставалась к нему так безучастна, будто прожила целые века, не ведая забот, и еще собиралась прожить века и века.

— Ну что же мы стоим? — Старуха первая двинулась к выходу. — Господи, а сундук-то мой!

Но сундук уже погрузили на пролетку. Господин Штрихмюллер, стоя на подножке, подсадил тетушку, услужливо помог пастору и уселся сам.

— Я живу у самого вокзала. Хороший дом! Паровое отопление!

Она сказала: «No» — единственное английское слово, которому выучилась за двадцать шесть лет.

— Не любительница я этих новомодных штучек. Везите меня на старую квартиру… Чего он не едет?

Нанимая извозчика, господин Штрихмюллер дал свой адрес.

Тетушка ткнула извозчика зонтом в спину.

— Поезжай сперва по Королевской улице, потом по Соборной, через старый мост, въедешь на Целлерберг до дома двадцать семь, где Фогельсбург, там мы и живем. — И, обращаясь к господину Штрихмюллеру, добавила: — Вот видишь, не забыла. Все помню.

Извозчик дернул вожжами, и пролетка покатила к городу мимо дома господина Штрихмюллера. Ганс Люкс сидел на козлах.

Час спустя Ханна, уходившая гулять с Томасом, вернулась с прогулки, повесила коротенькую жакетку возле черного пасторского пальто и с любопытством посмотрела на продетый в петлицу полосато-звездный флажок. Дверь в комнату тетушки была приоткрыта.

— Я вам вышлю эти шестьсот марок, как только Господь Бог даст мне такую возможность.

— No, по, не могу. — Обтянутый желтой кожей лоб сильно выдавался вперед. Глазные впадины походили на бойницы, в которых глубоко запрятанные, старчески сузившиеся, голубые и жесткие глазки беспокойно бегали, как два пойманных зверька.

— Я хотел на эти шестьсот марок приобрести фисгармонию, это доставит моим прихожанам немало часов духовной радости. Всевышний, когда он призовет вас к своему престолу, вознаградит вас за это.

Она метнула в него острый, материализовавшийся в стальную иглу взгляд, который, наткнувшись на спокойную мину пастора, отскочил, лишенный первоначального яда. Она упорно отмалчивалась и денег не давала. Рука ее теребила подлокотник плетеного кресла.

— Мне нужно кресло помягче, не люблю я эти новомодные штуки.

— И там я все расскажу. Вы должны оставить родным добрую по себе память… Ах, как часто будем мы говорить о вас в долгие зимние вечера.

Зверьки в бойницах вдруг опять ожили. Морщинистые руки задрали подол до самого подбородка и извлекли из кармана нижней юбки толстый кошелек.

— Но только напишите обо всем, что вы будете там рассказывать про меня.

Когда Ханна несколько минут спустя вошла в общую комнату, пастор уже сидел на диване в окружении всего семейства.

— …он собирал на бедных. О, в первом классе едут очень богатые люди. У них денег куры не клюют. Господин пастор постоянно собирает на бедных. Всем-то он желает добра.