Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Сидя на каменном полу, оба любовались печкой.

— Замечательно… — сказала Иоганна и мысленно добавила: — «…что он построил ее для меня».

Стив радостно улыбался ей, сверкая белыми зубами, и, глядя на его добрую, бесхитростную улыбку, ей хотелось сказать: «Милый вы человек!»

Они вышли из сарайчика. Быстро прибывавшая луна не успела еще принять форму шара. Она повисла над полем развалин, где некогда стоял Вюрцбург, и тридцать его колоколен, насчитывавших тысячу лет, поднимались к небу, бросая вызов времени. В сиянии луны оно казалось полем брани, усеянным пожелтевшими костями. Оба смотрели в каком-то оцепенении.

— Как вы, должно быть, ненавидите нас… за то, что мы разрушили ваши города… — сказал он тоном человека, подавленного сознанием своей вины.

Иоганна ответила после долгого молчания:

— Если подумать как следует, то ненависти не чувствуешь. — Она склонила голову и после долгих секунд добавила, словно отвечая себе самой: — Но не всегда думаешь.

— И тогда вы нас ненавидите…

— Только не я… — И она принялась объяснять, почему разрушенные города и поражение следует все же предпочесть господству нацистов. Казалось, она видит перед собой то, о чем рассказывает, и снова мучится пережитым.

— …И вот в одно воскресное утро эсэсовцы забрали Фрейденгеймов. У них была торговля пушниной на Герберсгассе, так, небольшой магазинчик, и товар-то все пустяковый, почти одни только заячьи шкурки. Славные люди, никому они зла не делали. Сначала их водили по городу, то туда, то сюда, а потом убили на рыночной площади… Но дочь не убили… Руфь была моей подругой. Мы ещё детьми играли вместе. И вот Руфь угнали в Польшу и поместили в такой дом… Ну, вы догадываетесь… Ей было семнадцать, как и мне. И теперь она вернулась…

— Вернулась? — переспросил он, обращаясь куда-то в пространство, словно он чего угодно ждал, но только не этого.

Иоганна меньше чем кто-либо была искушена в мировой политике. Она судила о событиях — таких, как война, развязанная Германией, как опустошение Европы и непостижимое по своей бесчеловечности убийство миллионов ни в чем не повинных людей, исходя только из пережитого ею самой. В то воскресное утро ее раненое сердце отвернулось от торжествующего отца и всего, что за ним стояло, всего, что происходило в Германии. Не может быть ничего хорошего, рассуждала Иоганна, в том, что началось с убийства Фрейденгеймов. Оцепенев от ужаса, стояла она в тот день на рыночной площади и, только когда окровавленные тела за ноги поволокли прочь, нашла в себе силы закричать.

Когда Иоганна подняла голову, Стив прочел в ее глазах сознание вины; казалось, они спрашивали, сможет ли он, Стив, полюбить девушку, которая кровно связана с теми, кто причинил Европе столь неслыханные страдания. Это был тяжелый, темный взгляд.

Стив также ощущал этот вторгшийся между ними кровавый призрак. Он отвернулся и после долгого молчания, глядя вдаль, на пепельно-белые развалины, сказал, явно имея в виду и самого себя:

— У нас многие считают, что разрушением слишком увлеклись… Это очень плохо, правда?

Иоганна стояла молча, не шевелясь. Ее и его вина не искупали друг друга. Конфликт совести, разделявший два безвинных существа, мог быть преодолен лишь силою чувства, соединявшего эти два сердца.

Он проводил ее до простыни, завешивавшей вход. Пожелал доброй ночи и ушел. Иоганна не двигалась. Она была бы рада заплакать, но не могла. И она еще долго стояла, прислонясь к дверной раме, чувствуя себя безвинно виноватой соучастницей чудовищных злодеяний, жертвой которых стал весь мир.

Стив узкой стежкой пробирался сквозь заросли ивняка, где Уж и Давид прятались в кустах.

— Вон идет мой знакомый, Стив, — сказал Уж. — Мы с ним друзья-приятели. Я мог бы подойти к нему и сказать: «Hello, Steve, how are yuo». [20] Здорово, Стив, как поживаете! (англ.). Жалко, времени нет.

Им надо было еще забежать за сковородкой к врачу по женским болезням, тому самому, что осматривал Руфь, а потом повидать кладовщика, чтобы посоветоваться насчет одного недоброхотного даятеля, которому они собирались нанести визит в десятом часу вечера.

После недавнего большого набега щедрые дары все обильнее изливались на беднейших из бедных, список которых с каждым днем пополнялся. Но и перечень недоброхотных даятелей тоже пополнялся с каждым днем. Кладовщик требовал, чтобы снабжение «шло бесперебойно». На него напало нечто вроде профессиональной скупости, и он с крайней неохотой отпускал что-нибудь со склада, если ничего не поступало взамен. По городу уже поползли слухи. Многие недоброхотные даятели обращались в полицию, прилагая расписки учеников Иисуса. Вскоре после набега на цвишенцалевский склад Уж узнал через своих приятелей, американских солдат, что офицер разведки оккупационной армии, капитан Либэн, заинтересовался бескорыстными грабителями. Все это еще больше пришпоривало мальчиков, и они жили в атмосфере постоянного возбуждения.