Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Новые стены в отличие от прежних решили высоко не поднимать — опять же экономия. Перекрытие, которое сделали таким же, как и старое: односкатным, слегка наклонным и совмещенным с кровлей, — своей нижней частью чуть не касалось кромки бака. Его утеплили хрустящими стекловатными одеялами.

Потом конопатили швы между брусьями. Опытный Петр Тарасович и тут не оплошал, найдя резерв для ускорения. На богатой материалами базе он отыскал моток тонкой веревки, и ее быстренько рассовали по швам, вместо того чтобы мучиться с трудоемкой паклей. Причем, запихивая лезвием топора веревку в щель, Петр Тарасович почему-то приговаривал:

— Если б не клин да не мох — то б с голоду плотник подох.

Старинная поговорка произносилась раздумчивыми рывками, в такт запихиванию. Казалось, Петр Тарасович ищет рифму к слову «веревка», но так и не находит.

Законопатили только те швы, до которых могла дотянуться коротенькая директорская рука. На самые нижние Петр Тарасович также велел не тратить драгоценное шабашное время.

— А если Сан Саныч наклонится? — засомневался ученик.

— Это с его-то пузенью наклоняться, — хмыкнул наставник.

Он предрекал, что и без оконопатки зимой в водоеме будет жарко, как в бане.

Прибежал Александр Александрович, ревниво потыкал линейкой в швы и остался доволен: линейка сразу натыкалась на туго забитую веревку. Наблюдая за приемкой оконопатки, Антон весь издергался. Но Петр Тарасович покуривал свою папироску с обычной невозмутимостью. Великолепный наставник, он точно рассчитал амплитуду действия директорской руки: ни один шов не оказался зря законопаченным. К нижним швам Александр Александрович, действительно, не пожелал склонить стана. Ни директорская солидность, ни директорский живот — эти два понятия, прямо пропорционально связанные, — не были, таким образом, ущемлены.

— Годится, — сказал директор, уже не решаясь хвалить вслух. — Можно штукатурить.

Про себя он все же отметил: «Мертво же они засадили паклю! В жгут ее, что ли, сворачивали? Как будто там веревка».

…Здесь автор в третий раз высовывается между строк, чтобы сразу пообещать: в последний раз. Тем более что события на водоеме усугубятся — тут только успевай рассказывать — и читателю должно быть не до него. Но раз он все-таки высунулся, то в виде передышки ненадолго отступит от главного героя, чтобы поведать о побочных.

В начале сентября на Большие Ягоды дохнул Ледовитый океан, и под носом у Петра Тарасовича повисла простудная капля. Она явилась для ученика магнетически-нервозным фактором. Говорить о ней старому северянину было не совсем корректно, тем более что бессмысленно: капля была хронической. Стоило ее смахнуть — что Петр Тарасович проделывал довольно редко, — как тут же скапливалась новая. Надо сказать, что самостоятельно она отрывалась тоже довольно редко.

Нервозность Антона усилилась и превратилась в муку, когда они стали штукатурить стены водоема. Подсобляющий ученик вскидывал ведро с раствором вверх, а наставник, наклонившись с подмостей, подхватывал. Прозрачная капля, перебежав на кончик носа, угрожающе раскачивалась…

«Ничего не поделаешь, — терпел Антон. — Надо учиться».

Прищуренные глаза Петра Тарасовича не замечали сквозь папиросный дым учениковых прыжков: вскинув ведро, Антон тут же отпрыгивал в сторону от эпицентра ненавистной капли. Но как-то на перекуре он сам сказал:

— Видишь, Тоша, у меня нос мокрый, как у пса?

Антон подобрался: еще бы не видеть! Ничего другого он уже и видеть не может! Но он как можно спокойнее сказал:

— Так ведь холодно уже, Петарасыч.

— О-то-то и оно, что холодно, — подтвердил Петр Тарасович низким, доверительным от прокуренности голосом. — …Да только не сейчас холодно-то, а к Новому году. От как стукнет полста пять — о тады скажешь, что холодно. Мой нос колотун заранее чует… Даром надбавки не дадут. Надбавят тут, — он хлопнул себя по карману, — так надбавляется и тут. — Он подкинул ладонь к носу и заодно смахнул каплю.

— От так-то, — сурово резюмировал наставник, — годов через пять и у тебя побежит…

— Не побежит! — бодро крикнул Антон. — Не успеет. Вот возьму свое — и привет.

В середине сентября пришло бабье лето. Капля под носом Петр Тарасовича испарилась в последних теплых лучах солнца, и Антон стал забывать ее.

Но дня через три Северный Ледовитый шутя дунул и на бабье лето. Учитель с учеником поднажали, чтобы успеть по теплу побелить водоем. Первый опрыск хоть и с трудом, но лег, а второй — пополз холодными змейками, смывая первый. Нервный ученик был в отчаянье, но учителя трудности не смущали. Пришлось выйти в воскресенье и подогревать клеевой раствор, в который Петр Тарасович для вящей вязкости вбухал жидкого стекла.