Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Потом Хрузов прошелся по комнатам. В одной сотрудники пили чай, и Федор с удовольствием присоединился к ним, в другой обсуждался алгоритм Лени Хачияна для решения задач линейного программирования. Хрузова тоже заставили высказаться, и, когда он подтвердил, что, на его взгляд, работа выше всяких похвал, диспут как-то сам собой сошел на нет. В третьей комнате кипел горячий спор о том, кто будет новым директором математического института. Покойного Виноградова любили, его смерть многих огорчила и привела в уныние.

Хрузов подумал, что Моренову уже шестьдесят девять и что он тоже может… И сразу же устыдился своих мыслей. Так не годится. Так он мог желать в первой фазе своей борьбы, когда активно включился в склоку, не найдя ничего лучшего, как бить врага его же оружием. Кто-то сказал: новые идеи побеждают по мере того, как умирают их противники. Прежде Хрузову нравились эти слова, теперь у него другая позиция. Новые идеи должны побеждать независимо от количества противников, они обязаны покорять их, подчинять своей силе, а не вступать в перебранку со старыми идеями, как базарные торговки. Вам не нравится, что в моей работе используются конструкции, к которым имеет отношение Ледяшин? Прекрасно! Я сделаю по-другому. Я найду иной путь. Важна общая идея, а ее вам у меня не отнять…

В коридоре Хрузов столкнулся с Нечаевым. Федор приветливо протянул ему руку.

— Как дела?

Золотая оправа Нечаева грустно блеснула.

— Да не очень чтобы очень. За ту овощную базу выговорешник схлопотал, вы ж знаете. Теперь вот надо снимать.

— Это не самое страшное в жизни… А в общем ты, конечно, сам виноват.

— Кто спорит, Федор Константинович!

Нечаев заметно посерьезнел с того дня, как попался с яблоками на овощной базе. В институте он работал пару лет, но про него уже шла молва, что он как погода: то ветреный и дождливый, то солнечно-сухой. А сейчас, пожалуй, стал как климат более устойчивый, улыбнулся Хрузов, глядя на его темноватое лицо, узкое и длинное, как стручок, с некрасиво свернутым набок носом.

— Между прочим, Женя, кто тебя курирует?

Нечаев беззаботно махнул рукой.

— Даже не знаю. Ну, завлаб иногда промывку мозгов устраивает, а так… Сам по себе развиваюсь. То здесь схвачу, то там. Задач-то мало! Я имею в виду настоящих, диссертабельных.

— Ну, это ошибочное мнение! Задач навалом, их требуется только аккуратно поставить перед стажером. Вот почему я думаю, что молодых людей следует вводить в храм науки за руку. Не всех, конечно, но большинство из молодых. Мне, скажем, в свое время очень помог Владимир Маркович. Он определил меня как ученого, поставил на ноги. Без него я бы потерялся…

— Зато сейчас он, наверное, раскаивается в своем опрометчивом менторстве, — понизив голос, вставил Нечаев. — Знаете, как назвал его Петряев? Тиранозавр. За то, что он вас тиранит.

— Михаил шутит, — строго сказал Хрузов. — Лучше бы вместо этого он поговорил с тобой о задачах. Ведь вы, кажется, в одной лаборатории?

— В одной.

— Ну так что же он не займется тобой?

— Откуда я знаю? Ему недосуг, должно быть. Он и так вечно суетится, словно белка в колесе.

— Да, есть у него такая черта, — согласился Хрузов. — А мог бы много сделать, он парень толковый.

Петряев вызывал у Хрузова двойственное чувство преклонения и жалости. Михаилом нельзя было не залюбоваться, видя зачастую его гусарский размах и поистине благородные устремления духа. И в то же время можно было только сожалеть, что он нередко растрачивает себя по пустякам, не умея отличить главного от второстепенного, подлинного от мнимого. Особенно в науке.

— Так как же с тобой быть, а? — задумчиво протянул Федор.

Они поглядели друг на друга долгим, понимающим взглядом, и у обоих возникла одна и та же мысль. Однако Женя побоялся высказать ее вслух, а Хрузов, угадав совпадение желаний, произнес:

— Если хочешь, зайди как-нибудь ко мне. Завтра у меня семинары, я занят, а вот послезавтра свободен. У меня есть интересная задача, которую я знаю, как решать, вот только руки не доходят. Может быть, ты возьмешься?

Физиономия Нечаева расплылась в довольной, праздничной улыбке. Очки залихватски блеснули.

— Федор Константинович! Да я сам думал, как бы к вам подкатиться с таким предложением! — Он буквально возликовал. — Мне еще Трегубенко про вас говорил, что, дескать, у вас в голове задач бездна. Вот спасибо-то!

Хрузов шел по коридору и думал, что времени впереди много и он все успеет. В отпуске он непременно хотя бы вчерне закончит диссертацию. А Нечаев неплохой парень и, говорят, способный, а раз так, его нельзя бросать на произвол судьбы, ни за что нельзя.