Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Не возьмет в толк старик, — молвил вслух сам себе. — Потому что тесть, а не родной отец. Родной отец понял бы и не бесился… Может, пойти к Анне Викторовне? Мол, с визитом вежливости к старой учительнице. Поблагодарить за уроки немецкого, которые когда-то давала нынешней его жене Зое, а заодно преподать ей урок этики, поскольку урок этики не помешал бы женщине в летах, всеми почитаемой пенсионерке, которой возжаждалось искусить всеми почитаемого пенсионера. А не попросить ли, чтобы его, Михайла, усыновила, а? Мол, если тесть к вам в мужья, то я вслед за тестем в названые сыновья, а? А мои дети к вам во внуки просятся, разве же детям не захочется такой бабушки, а? Анна Викторовна, вы уже составили завещание и заверили его в нотариальной конторе? Завещание свое перепишите и перезаверьте, чтобы в завещании фигурировал я, фигурировали мои дети — у вас ведь теперь появились новые наследники, а вы, справедливая и любящая, не можете нас забыть в завещании, подсказываю вам, чтобы не забыли. Может, у вас есть припрятанное золото или драгоценности? Отдавайте, Анна Викторовна, в наши надежные руки, хорошая память о вас останется, вы об этой памяти уже нынче позаботьтесь.

Представляя себе встречу с учительницей немецкого языка, Михайло улыбался под липой, и на душе становилось легче. Нет, разговор не удастся, Анна Викторовна впадет в истерику, пожалуется тестю, а тесть — неуправляемый, у тестя, вишь, долг сердца.

Но как спасти положение — спасти ведь надо?

С озерка за яблоневым садом тесть вернулся без улова, просветлев глазами и посвежев лицом, с неторопливой торжественностью поставил удочку на крыльцо, и вся его щупленькая фигура приобрела солидность. Вскоре из открытой веранды долетел звук электробритвы: тесть вторично сегодня брился, хотя той щетины и не наросло. Через какие-нибудь четверть часа тесть вышел из дома в белом полотняном костюме, при галстуке, в желтой соломенной шляпе, окантованной коричневой шелковой лентой. Взглянув на Михайла и на жену, разговаривавших под липой, он упругой, молодцеватой походкой направился к гаражу у ворот, открыл дверцу «Запорожца» и завел мотор.

— Куда это тато? — озадачился Михайло.

— Как будто бы не говорил.

— А-а! — догадался он. — Ну, коли так, он у нас далеко не уедет, правда, мама?

— Что ты задумал? — схватила зятя за руку.

— Запру в гараже — и пусть сидит до утра!

— Не смей! Мы не знаем, куда Дмитрий Иванович собрался.

— Не знаем? Так вырядился же к Анне Викторовне. Пусть посидит до утра в гараже, пусть опомнится, а завтра еще сам поблагодарит. Потому что перепутал, где его долг сердца!

«Запорожец» выкатился из гаража, развернулся неподалеку от липы. Тесть посмотрел в ветровое стекло, губы шевелились, видимо, что-то сказал, и машина выбежала на улицу. Михайло, избегая тещиного взгляда, пас глазами похожую на верблюда тучу над селом, которая в своем темном грозном горбе несла близкую грозу.

— Михайло, успокойся, мы ведь не знаем, куда поехал Дмитрий Иванович. Может, развеяться, ты же его обидел.

— Я его обидел?!

— Сынок, разве можно неволить чьи-то чувства? Разве можно отцовы чувства неволить?! Нет, только честь по чести, мы учителя, село смотрит на нас, выпускники наши…

— Вот послушайте, мама…

И рассказал о знакомом портном из ателье пошива верхней мужской одежды. Однажды этот портной созывает взрослых своих детей и торжественно заявляет, что, мол, все уже встали на ноги, обзавелись квартирами, детьми, машинами. А как же, он помогал детям, а теперь вот переходит жить к женщине, которую полюбил. Услышав такое, сыновья его, здоровые лбы, для оздоравливающего морального стресса легонько отлупцевали отца, спрятали всю верхнюю одежду, на шитье которой старик зубы съел, а самого заперли в спальне. Продержали в изоляции несколько дней, после чего портному перехотелось идти к молодой женщине. Он остался со своей законной, с нею в добром согласии живет и теперь.

— Какой ужас, какое надругательство! — дивилась теща, восприняв услышанное совсем не так, как рассчитывал Михайло. — В наше время и такое варварство!

— Эх, мама! Не в силах я помочь, потому что вы и сами не хотите моей помощи. Как погляжу — вся жизнь у вас словно урок каллиграфии в начальной школе, какая-то чудная каллиграфия, курам на смех. И Зоя пошла в вас, ей тоже каллиграфию подавай в жизни — от первого и до последнего урока. — Положил руку на тещины плечи, спросил: — А может, помочь, а, поломать все?