Валерий Бочков - Шесть тонн ванильного мороженого

В горах не было никакого жилья. Когда мы спустились в долину, олененок уже умер. Мэлори сидела сзади, гладила его по голове и тихо плакала. Изредка всхлипывала, судорожно, словно захлебываясь.

– Мэл… – негромко позвал я. – Что с ним теперь делать?

Она подняла мокрые красные глаза.

– Не знаю… Не можем же мы взять и выбросить его на обочину…

Я промолчал.

Чуть не пропустил наш поворот. Тупо пялился в убегающий асфальт, поглядывал в зеркало. Мэлори притихла, лицо ее словно уменьшилось, на скулах проступили веснушки. Она продолжала гладить мертвую голову, глаз олененка удивленно разглядывал меня.

Я уже видел эти грустные оленьи глаза, но где, когда? Похоже, в какой-то другой жизни. Никак это не могло быть сегодня утром в той лачуге женщины-пирата по имени Джулия, рассказавшей мне про скотобойню. И продавшей мне дюжину яиц плюс ржавый «ремингтон» с двумя коробками патронов.

К запаху дорогой автомобильной кожи примешивался дикий звериный дух. Я вытер лицо рукой, от ладони тоже пахло оленем.

Слишком уж похоже на одну из моих неказистых историй, быстренько обструганных для телевидения. Где случайный намек в прологе, описав плавную орбиту, непременно угодит точно в лунку к финалу. И замкнет круг. Вот и сейчас мы замкнули этот круг. Впрочем, между теми оленями на стене у старухи и этим олененком на коленях моей заплаканной, растрепанной и невыносимо прекрасной жены могла уместиться целая вселенная.

Притормозив, я свернул на нашу дорогу. Щебенка захрустела под резиной. Я катил вниз на нейтралке, петляя, словно участвуя в каком-то нехитром слаломе. Фары выхватывали из темноты мрачные стволы сосен и цепкие лапы елей. За ними чернела бездонная ночь.

Подъехал к сараю. Не выключая фар, выбрался из машины. Река шумела, от воды тянуло холодной сыростью. Свет добивал до того берега, тускло освещал хилые березы, их стволы казались потеками меловой краски на глухой черной стене.

Я взял мертвого зверя на руки, осторожно опустил в траву. Он был мягким и еще теплым. Мэлори вышла, присела на корточки. Ее знобило.

– Надень что-нибудь, – сказал я.

Она помотала головой. Так и осталась сидеть, обхватив голые колени руками.

Ржавый засов на сарае заело, я пнул дверь, задвижка подалась. Петли провисли, низ двери цеплялся за траву. Зашел, в щели пробивался жидкий свет, почти на ощупь нашел в углу лопату.

– Здесь? – спросил я Мэлори.

Она сидела и молчала, даже не пошевелилась.

Я сделал шаг в сторону, вонзил лопату в землю. Поддел дерн. Запахло травой – сочной, майской, словно кто-то постриг газон.

Я поддевал и срезал дерн, отбрасывал зеленые пласты в сторону. В ярком свете фар каждая травинка мокро блестела, иногда на черной изнанке извивался рубиновый червь. Червей было много.

Очистив от травы метровый квадрат, начал копать. Лопата легко входила в грунт, иногда лезвие звонко натыкалось на мелкий камень. Попался корень, хилый, толщиной с палец, я легко перерубил его. Сначала я откидывал землю, потом начал складывать ее аккуратным холмом. Постепенно вошел в азарт. Время исчезло, пропали мысли, остался ритм.

Мэлори что-то сказала, я не расслышал, переспросил.

– Его надо завернуть, – повторила она. – Нельзя же так, без ничего… В землю.

Она встала, медленно пошла в сторону дома.

Я проводил ее взглядом, вытер лицо рукавом. На зубах хрустела земля, я сплюнул. Во рту пересохло, страшно хотелось пить.

Яма уже была мне по пояс, я прислонился к земляной стенке. Ладони горели, наверное, все в мозолях. Икры ныли, колени сами подогнулись, я устало сполз на дно. Спина и колени удобно уперлись в холодную землю, словно именно этот размер и планировался.

Плеск реки сразу затих, будто кто-то убавил звук. Тут было сыро и темно – как и полагается в могиле. Я задрал голову. Фары серебрили край ямы, любопытная мошка влетев в их свет, вдруг вспыхнула крошечной сильфидой. Сделав кокетливую петлю, исчезла. Надо мной нависло небо, глубокое, бархатное, усыпанное звездной пылью. В жизни не видел столько звезд.

Хлопнула дверь веранды. Возвращалась Мэлори. Встать сил не было. Опираясь на лопату, выпрямился. Фары светили в лицо, слепили. Мэлори подошла к яме, бросила на траву какую-то тряпку. Это был плед, который мы привезли из Эдинбурга. Я хотел сказать ей об этом, но зачем? Я поднял лопату, швырнул ее рядом с пледом. Ноги вязли, к подошвам налипла земля, я подтянулся, закинул колено.

Мэлори вскрикнула.

– Что там? – спросил я, вылезая из ямы.