Фёдор Грот - Ромовая баба

Спать Шоске не хотелось. У него слишком звенело в ушах. Оглушительный звон мешал ему сосредоточиться. Он лег на скрипучую кровать и стал смотреть в окно. Снаружи прямо ему в лицо смотрела луна — яркая и холодная, как ледяная монета с чьим-то странным профилем. Шоске лежал, прижав ладони к ушам, и глядел на луну. Ему вспомнилось, что по древним поверьям она навевает безумие. Может, это сейчас с ним и происходит? Сквозь прижатые к ушам пальцы доносились голоса из соседней комнаты — врачи ужинали, обсуждали прошедший день. Как же, должно быть, они устали. Как они все устали. Голоса вскоре затихли — врачи отправились отдыхать.

Шоске неподвижно лежал.

Вдруг какая-то тень в окне заслонила луну. Кто-то заглянул снаружи в комнату. Шоске различил чью-то руку — она медленно манила его.

Он поднялся и приблизился к окну.

Снаружи стояла женщина. Он не мог различить ее лица, хотя в лунном свете отчетлива видна была ее фигура. Одета она была в просторную белую рубаху, из-под которой виднелись пальцы босых ног. Она снова подняла руку и поманила его. Смутное чувство узнавания шевельнулось в нем. Женщина стояла и манила его. И вдруг он узнал ее — это была Анна Сазыкина, он видел ее давеча в палате. Но как ей удалось выйти?

Кивнув ей несколько раз, он вышел из своей комнаты, прошел через темный дом и оказался на крыльце. Женщина уже была здесь — стояла перед дверью. Это действительно была Анна Сазыкина. В лунном свете лицо ее было отчетливо различимо — она улыбалась.

— Пойдем со мной, — позвала она.

— Куда? — спросил Шоске, не двигаясь с места.

— Тебя матушка зовет. Услыхала тебя, значит, и согласилась повидаться. А что, говорит, человек-то хороший, пущай приходит.

— Какая матушка? — не понял Шоске.

— Сударыня-матушка, — строго сказала Анна Сазыкина. — Какую ты ищешь.

Шоске было шагнул к ней, но вдруг осознание шевельнулось в нем. Он беспомощно оглянулся. Можно было еще отказаться, возвратиться.

— Ты. умерла, что ли, Анна? — спросил он негромко, сам не веря тому, что говорит.

Женщина покачала головой.

— Нет, родилася я. Родилася заново. Матушка вызволила. Ну, пойдем, что ли?

И они пошли в степь.

Странная стояла вокруг ночь. У земли было черно, а на небесах разливался серебристый свет от луны. Свет этот отчего-то не достигал земли, бледными волнами расходясь по небу, словно дым.

А у земли было темно. Шоске едва видел, куда ступает. Под ногами шуршал песок, хрустели ломкие сухие травинки. Впереди едва чернел силуэт Анны, время от времени ее голос звал:

— Иди, иди за мной, милый! След в след ступай.

Шоске не понимал, как это сделать, — ведь даже самой земли не было видно. Но он послушно продвигался в темноте за зовущим голосом. Звон в ушах прекратился, но сменился другим звуком — глухим ровным гулом, идущим как будто из-под земли.

— Что это? — спросил он в темноту, останавливаясь. — Что это за звук?

— Стонют, родимые, — отозвалась она. — Стонют, болезные. Умерли, а никак успокоиться не могут. Очумели, бедные.

Он содрогнулся.

— Пойдем же, милый! — позвала она опять. — Не надо стоять, не надо бояться. Матушка не тронет, матушка добрая.

Через несколько шагов впереди послышался негромкий разговор. Приблизившись, Шоске расслышал:

— К матушке веду. Поговорить хочет. побеседовать.

И глухой мужской голос что-то ей ответил.

Шоске различил в темноте высокую мужскую фигуру в белой рубахе до колен, почувствовал на себе пристальный взгляд.

— Идите уж, — произнес глухой голос.

Они отправились дальше.

— Анна! Кто это? — спросил Шоске.

— А это Симакин Николай. Матушка забрала его еще до меня. Туточки поставлен сторожить, чужих не пущать. А своих-то он привечает, мужик хороший. А вот и Федя! Пусти нас, Феденька, к матушке идем!

В темноте маячила еще одна фигура.

— Идите уж, — произнес молодой голос.

— А и спасибочки, а и пойдем, — приговаривала Анна, увлекая Шоске за собой.

Потом им встретились по пути еще несколько сторожевых, и всех Анна просила их с Шоске пропустить, и все пропускали их после секундного раздумья. И Шоске, проходя мимо очередной молчаливой черной фигуры, чувствовал, как холодок пробегает по спине от осознания, кто это стоит тут на часах в темноте.

Внезапно позади послышалось шипение и треск, будто тлела огромная головня. Он обернулся и успел заметить за секунды до того, как на мгновение ослеп, что восходит громадное солнце. И сразу свет и жар обрушились на него со всех сторон. Разлепив влажные веки, он оглянулся в удивлении.