Фёдор Грот - Ромовая баба

— Господин барон!

— Что еще?

— Я просто хотел спросить. А как же с накоплением силы? Ведь если нужно делать духов, я буду ее тратить.

— Хм. Да, действительно.

— Как же быть, господин барон?

— Как быть? Очень просто. Сделай парочку гугельхупфов для опытов, а потом посмотрим.

Естественно, вышло так, что двух гугельхупфов не хватило для того, чтобы рассчитать точное время их существования. Один, сделанный из духа краснухи, пропал прямо в руках Гартмута, когда он тащил его в дом барона. Духи в тот день словно попрятались, Гартмут не нашел ни одного на рынке и возле госпиталя, поэтому пришлось искать на улицах. Возле одного дома, во дворе, играли дети. Домик был небольшой, с аккуратным палисадником, и на дорожке, ведущей от ворот к дворику, Гартмут увидел огромного алого слизня, неторопливо ползущего по направлению к играющим детям. Гартмут узнал его — точно такой слизень, вплоть до оттенка цвета, был изображен в китайском свитке. Там было сказано, что пол духа краснухи легко разобрать по цвету: духи мужского пола принимают обличие алого слизня, а духи женского пола — синего, но и те, и другие равно опасны для детей.

В следующую минуту на дорожке вместо слизня появился большой гугельхупф, а дети перестали играть и, разинув рты, глазели на ароматное лакомство. Подойти ближе они не успели — Гартмут быстро открыл дверку в ограде, прошел по дорожке к гугельхупфу, молча схватил его и бросился домой. Однако идти было далеко, и минут через двадцать гугельхупф неожиданно исчез, испарился прямо из рук Гартмута. Пришлось отправиться на поиски нового духа, и вот что удивительно — его Гартмут обнаружил в том же палисаднике, снова оказавшись на этом месте после того, как безуспешно прошел несколько улиц. Теперь к играющим детям, высоко подняв рогатую голову, полз синий слизень. Двигался он быстро, рывками. Дети играли в прятки. Один мальчик лет пяти отбежал в сторону и теперь прятался за кустом. Слизень подполз к нему уже совсем близко. Синее скользкое тело переливалось, шевелились рога на безглазой пульсирующей голове. Миг — и рядом с мальчиком, притаившимся за кустом, с хлопком возник черный гугельхупф, большой и ноздреватый, как валун. Мальчуган с испуганным криком выскочил из-за куста и побежал к остальным детям. Гартмут не стал ждать, когда дети приблизятся к гугельхупфу. Так же быстро он подбежал, схватил его и понесся к дому.

Этот гугельхупф Берлепш увидеть успел. Но, едва Гартмут переступил порог, гугельхупф в его руках беззвучно и бесследно пропал. Они с бароном растерянно посмотрели друг на друга. Молчание прервал Берлепш.

— Придется тебе наделать еще, — мрачно произнес он, отводя взгляд от Гартмута. — Сможешь?

— Смогу, господин барон. А. я не растрачу свою силу?

— Не растратишь, не растратишь, — ворчливо отозвался Берлепш. — В тебе этой силы на сорок человек.

Следующие месяцы Гартмут стал бывать у барона почти каждый день. Они с увлечением работали: Гартмут доставлял гугельхупфы, Берлепш с помощью измерительных устройств определял время их существования. Конечно, основная работа выпала на долю Гартмута: в поисках вредных духов он кружил по всему городу, бывал в больницах, на рынках, кладбищах, скотобойнях. Со временем он научился контролировать приступы омерзения и теперь умел вызывать их искусственно, просто при взгляде на того или иного духа. Теперь и дня не проходило, чтобы он не избавил город от очередного зловредного слизня, или змеи, или червя, или черепахи, или скарабея, или жабы.

Сформулированная Берлепшем теория вскоре подтвердилась: время существования гугельхупфов напрямую зависело от исходного материала. Так, гугельхупф, полученный из духа краснухи, существовал двадцать три минуты; из духа дизентерии — сорок девять; из духа оспы — пятьдесят две; из духа чахотки — два часа тридцать одну минуту; из духа холеры — пять часов одиннадцать минут. Чем серьезнее была болезнь, тем дольше существовал кекс, сотворенный из ее духа-возбудителя.

Другое направление исследований составили опыты по выявлению твердого остатка после исчезновения гугельхупфов. Но здесь результаты были однородны — все гугельхупфы вне зависимости от того, из какого духа они были получены, пропадали без остатка. После них не оставалось ни крошки, ни крупинки, ни даже запаха. Это было необъяснимо, невероятно — но Берлепш и Гартмут уже привыкли к самой мысли, что из нематериальной сущности получается вполне материальный сладкий кекс, и уже ничему не удивлялись.