Сара Уинман - Самый одинокий человек

Мы дожидаемся просвета в плотной полосе машин и бежим через дорогу.

«Ты готов?» – спрашивает Энни.

«Нет, если честно», – отвечаю я.

«Идем же», – говорит она, и мы идем рука об руку по Саутфилд-роуд.

На улице удивительно тепло, и я в кои-то веки счастлив. Просто вне себя от счастья. Мы останавливаемся на углу Хиллтоп-роуд, и Энни выпускает мою руку и идет прочь.

«Ты куда это?»

«Хочу дать вам обоим время подготовиться».

«Энни?»

Она идет, не оборачиваясь. Взмахивает рукой и уходит. Я остаюсь один. Наедине с годами. Взгляд притягивает фигура человека, работающего снаружи у гаража.

Как мало он переменился, думаю я. Рукава закатаны. Те же взъерошенные волосы, тот же лоб, нахмуренный в мучительных раздумьях – о том, как сделать полку в кухне, или о любви. Радиоприемник скрашивает одиночество. Он кладет доску на верстак. Вынимает заложенный за ухо карандаш, что-то отмеривает – раз, другой, – потом начинает резать. Визжит пила. В воздухе – взвесь опилок. Потом тишина.

Я трогаюсь с места и иду по дороге, слышно топая ногами. Он поднимает голову. Щурится. Заслоняется ладонью от солнца. Осенние лучи блестят на лобовых стеклах машин. Он ухмыляется. Кладет доску и медленно идет мне навстречу. Мы встречаемся на полпути.

«Я скучал по тебе», – говорит он.

В груди у меня раздается звук – словно ласточка, выбившись из сил, тихо падает на землю.

Он стоит, делая набросок, у окна тихой комнаты на втором этаже. Руки и ноги покрыты ровным загаром, на лице – свежая борода. Глубокие морщины на лбу смягчились, волосы отросли длиннее обычного. Он уже пробыл тут шесть дней и каждый день недоумевает, почему не приехал раньше. На нем шлепанцы, поношенные шорты цвета хаки и бледно-голубая футболка с обтерханной горловиной, когда-то привезенная из Нью-Йорка.

Окно открыто, и доносятся песня цикад, визг ласточек и изредка шаги по тропе под окном. На том конце сада, в задней части за масом, воздух коробится от жары. Цвет неба пробуждает воспоминания, которые уже не причиняют боли.

Он смотрит на часы. Пора. Он откладывает альбом для набросков и выходит из комнаты.

Во внутреннем дворике никого нет. Со столов убрали после завтрака, и вода из фонтанчика шумно рушится в гранитную колоду. Он садится в тени оливы и ждет.

Шорох шин по гравию. Хлопает дверца. Невысокий седой мужчина – лет шестидесяти? – идет к нему, улыбается, протягивает руку.

– Мсье Джадд! – говорит он. – Простите, я опоздал…

Эллис встает и жмет ему руку:

– Мсье Крийон? Спасибо, что согласились со мной встретиться.

– Нет-нет, это ничего. Мне так жаль вашего друга. Конечно, я помню Monsieur Triste . Я тогда только первый год здесь работал. Идем.

Эллис идет за ним в прохладу конторы. Мсье Крийон открывает ящик стола и говорит:

– В сараях теперь уже не живут, но вы знаете, а?

– Да, конечно, я понимаю, – отвечает Эллис.

Мсье Крийон поднимает взгляд от стола.

– Вот, – говорит он. – Ключи. Этот – от главных ворот. Второй вам придется подбирать.

Эллис идет по саду к темным монолитам кипарисов. Ключ легко поворачивается в замке деревянных ворот, и Эллис шагает через некошеную траву, как когда-то Майкл, к пяти каменным сараям, за которыми – поле подсолнухов. Он думает об одиночестве Майкла и о своем собственном одиночестве. И еще думает, что его одиночество стало чуть более терпимым.

На сарае слева едва различимая надпись: «Мистраль». Он пробует все ключи подряд, и третий подходит к замку. Эллис сильно толкает дверь. Косые лучи солнца пронизывают мрачную полутьму. Ящерица стремглав бросается прочь.

«Ты добрался. Я знал, что ты придешь».

Девятнадцатилетний. В своей любимой полосатой бретонской майке, в руках вода и персики. Смотри, Элл.

Эллис подходит к окну, закрытому ставнями. Раздвигает ставни, и рама окна заполняется подсолнухами. Желтый мир красоты, простирающийся сколько хватает глаз. Эллис закуривает и облокачивается на подоконник. Ласточки парят, опираясь крыльями на жару.

«Знал ли ты, что болен? – думает он. – Когда ты узнал?»

Неутомимая песнь цикад – она никуда не девается.

«Я бы от тебя не отошел».

Он выходит на середину золотого поля, смотрит на солнце и думает: «У нас с тобой было время. Другим и того не досталось».

И он чувствует, что все хорошо. И знает, что у него тоже будет все хорошо. И этого довольно.