Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

Моя щека невзначай коснулась ее серьги.

— Золото? — спросил я.

— Ага, самоварное. Но камушки в них настоящие.

Несколько минут мы сидели молча. Мне было немножко страшно. Потом я осмелел и неловко поцеловал Вальку.

— Не умеешь, — сказала она. — Вота как надоть. — Она приблизила свои глаза к моим, и передо мной все поплыло.

— А ладошки у тебя мягонькие, как у красной девицы, и холодные, — сказала Валька. — Значит, сердце горячее. — Она расстегнула кофточку до конца. — Суй сюда руку — согреется.

«Женский пол надо нахрапом брать», — вспомнил я поучения одного госпитального сердцееда и попытался обнять Вальку.

— Ого!.. — сказала она и оттолкнула мою руку.

Я сконфузился. Валька рассмеялась. Ее смех возвратил мне смелость. Я снова полез к ней.

— Больно ты ходкий, — сказала Валька. — Поостынь, поостынь…

Она бросила на верхнюю полку ватник и полезла спать.

Тускло светила электрическая лампочка. Подпрыгивал на стыках вагон. Валька свесила с полки голову и сказала:

— Хотишь с нами ехать — едь. В Сочах пересадку сделаем — в Сухум поедем. Там кубанские продукты дороже. Кавказцы их дюже хорошо покупають. За день, бог даст, расторгуемся, а ночевать к тетке Ульяне пойдем. Она наша, с хутора… Согласный?

Местный поезд прибыл в Сухуми рано утром и, если бы не вокзальные часы — они показывали четверть пятого, я подумал бы, что сейчас глубокая ночь. Из окон вокзала лился на перрон мягкий свет, освещая три или четыре вагона нашего поезда, прибывшего на первый путь, остальные вагоны проглатывала тьма, отчего поезд казался обрубленным.

Валька нагрузила меня, как верблюда, и, минуя вокзал, вывела нас через какие-то ворота с проделанной в них калиткой в пристанционный сквер. Я ничего не видел, кроме маячащей впереди меня Вальки, которая уверенно вела нас по пересекающим друг друга улицам. Глаза постепенно привыкли к темноте. Я стал различать белые пятна, похожие на гигантские шары. Я скорее догадывался, чем видел, что это такое, и не ошибался: при приближении пятна превращались в одноэтажные домики — «мазанки», как называла их Валька. Ночной покой нарушали только наши шаги. Никто из нас не произносил ни слова, и лишь Валька изредка предупреждала шепотом, куда сворачивать. Я подумал, что тишина умиротворяет людей, что она подействовала даже на Вальку.

То поскрипывал песок, то ноги погружались в податливую пыль. На небе среди тяжелых облаков мерцали звезды. Они были еще ярче, чем на Кубани. Иногда появлялась луна, и тогда я видел довольно широкую и прямую улицу, застроенную вроде бы одинаковыми домами; по белым стенам тянулись, цепляясь за не видимые глазом выступы, подбирались к крышам сухие стебли, из которых солнце и ветер высосали всю влагу. Когда налетал легкий ветерок, стебли шевелились, и все кругом наполнялось шелестом, похожим на шепот.

Валька и ее подруги кособочились под тяжестью ведер, перекладывали их из руки в руку. Мое плечо резала веревка, но я не обращал на это внимания; я оглядывался по сторонам и жадно вдыхал воздух, стараясь уловить в нем что-то особенное.

— Тяжело? — спросила шепотом Валька.

Я помотал головой.

Запахло морем. Я с удивлением отметил про себя, что море пахнет так, как оно пахло в моем воображении. Запах морских водорослей и свежей рыбы взбодрил меня, и я подумал, что человек силой своего воображения может создать то, чего он никогда не видел, но о чем много-много раз читал и мечтал. Меня переполняло сознание, что сбылась наконец моя первая мечта, а следовательно, сбудется все, чего так хочется мне.

За углом, куда мы свернули, блеснуло море. Луна проложила по водной глади узкую ребристую дорожку, по обе стороны которой виднелись огоньки рыбацких лодок. Я видел только лунную дорожку и огоньки — часть моря, но я чувствовал его бескрайнюю ширь, слышал его шум, который создавали волны, набегающие на покрытый галькой берег. Я не видел камушки, но чувствовал — они есть и своим воображением создавал их. Я представил себе, как они перекатываются и трутся друг о друга, когда на них набегает волна. Я хотел подойти поближе к морю и постоять на его берегу, но Валька сказала:

— Надоть поспешать. Сегодня воскресенье, и на Зеленом базаре могеть не оказаться свободных местов.

Несколько минут мы шли вдоль берега, а потом круто свернули в какой-то переулок, мягкий от пыли. Шум моря постепенно стих, и где-то далеко-далеко впереди возник другой шум, который стал нарастать, превратившись в скрип колес и гортанные голоса. Мимо нас шли люди и катили тележки, и скоро мы очутились в общем потоке. Увлекая нас, он бурлил по узкому переулку, как вспенившаяся горная речка.