Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

— Пять местов всего, — забеспокоилась Валька.

Кассирша поставила жирную точку и, обернувшись, спросила:

— Транзитные есть?

— Есть! — крикнул я.

Кассирша посмотрела мой билет на свет и сказала:

— Становитесь первым.

Сопровождаемый неодобрительным гулом, я стал у самого окошечка, обернулся — Валька смотрела на меня с завистью; в ее взгляде было еще что-то, но что, я не понял.

— За ним курортники и женщины с детьми! — распорядилась кассирша.

Толпа расступилась. Около меня очутились две женщины с младенцами на руках.

— А остальные как же? — с вызовом крикнула Валька.

Кассирша глянула на нее искоса и сказала с ехидной улыбочкой:

— Уедешь! Тебе не привыкать.

— Знаю я вас! — крикнула Валька. — За это самое, — она потерла палец о палец, — билеты завсегда найдутся.

— А ты видела? — быстро спросила кассирша.

— Разве вас словишь? — Валька усмехнулась.

— То-то! — сказала кассирша. И добавила: — Спекулянтка несчастная!

— Завидки беруть? — Глаза у Вальки сузились, на лбу пролегла бороздка.

— Дура! — крикнула кассирша.

При слове «спекулянтка» передо мной всегда возникала немолодая женщина с суетливыми жестами, хищными глазками, нечесаная и грязная. Валька совсем не походила на этот созданный моим воображением образ. «Зря ее оскорбили», — подумал я и, обернувшись к кассирше, сказал, что нельзя разбрасываться такими словами, что молодой женщине это не к лицу.

Кассирша покосилась на мое пальто и юркнула в дверь.

— Брешеть она, холера, — сказала Валька, когда я подошел к ней с билетом в руке. — Иной раз продашь на рупь, а шуму, словно сто тыщ по облигациям выиграл… Ты выигрывал когда-нибудь по ним?

— Никогда, — сказал я. — У меня и не было их.

— Не было? — удивилась Валька. — А у меня их целый ворох. Но всего-навсего два разочка выиграла: один раз — сто, а другой раз — двести.

Говорила Валька возбужденно. Чувствовалось, она раздосадована наскоком кассирши. Мне стало жаль ее, и я сказал:

— Каждый живет как умеет.

— Верно. — Валька обрадованно кивнула.

Я чувствовал в себе необыкновенную легкость. Мне показалось, что у меня выросли крылья. Я даже засмеялся почему-то.

Послышался стук приближающегося поезда. Валька рванулась к двери. Обернувшись на ходу, спросила:

— Подмогнешь сесть?

— Конечно! — воскликнул я, не понимая, чем и как смогу помочь ей, когда у нее нет главного — билета.

Мимо нас, отдуваясь и сопя, проплыл паровоз, похожий на наевшееся до отвала допотопное животное. Медленно вращались красные спицы колес. Из-под них вырывалась с пронзительным свистом струйка пара. Луч прожектора, укрепленного под трубой, освещал хорошо накатанные, блестящие рельсы. Чумазый помощник машиниста, облокотившись на окошечко паровозной будки, равнодушно смотрел на мечущихся, горланящих пассажиров.

— Который вагон? — спросила Валька.

Я взглянул на билет.

— Десятый.

— Это в конце. — Валька схватила в одну руку связанные полотенцем кошелки, в другую — ведро и, подбадривая товарок, побежала в конец поезда, кособочась и смешно приседая.

— Давай помогу, — сказал я.

— Не надо. — Валька покосилась на меня.

«Не доверяет», — подумал я, но не обиделся, потому что понял: у нее еще нет оснований доверять мне.

Тощий проводник с унылым лицом поднес мой билет к фонарю и стал сосредоточенно разглядывать, вертя в пальцах. Воспользовавшись этим, Валька подобрала подол и, уцепившись за поручни, повисла на ступеньке, кося глазом на оставленные на земле вещи.

— Куда? — Проводник схватил Вальку за полу ватника.

Она чуточку осела задом и посмотрела на меня. Ее взгляд просил защиты. Я быстро расстегнул пальто и, подбадриваемый выражением Валькиных глаз, шагнул к проводнику, возбужденно вопя:

— Мы, понимаешь, кровь проливали, а ты что тут делал, черт бы тебя побрал?!

— Тихо, тихо, — сказал проводник.

— Я тебе дам тихо!

— Нельзя без билета.

— Можно! Ваш нарком нашему до сих пор должен.

Проводник бормотнул что-то.

— Заткнись! — крикнул я и скомандовал: — Полезайте, бабоньки-красавицы, да поживее!

— Оштрафуют, — предупредил проводник.

— Заплатим! — небрежно бросил я и на всякий случай пощупал скомканные в кармане деньги.

За Валькой влезли в тамбур и подружки. Бабенки повизгивали, когда я подсаживал их. А я петушился, покрикивая на них срывающимся от волнения голосом.

Мы расположились в противоположном конце вагона, у двери. Валька скинула ватник, развязала платок — и я разинул рот. Знал я, что она красивая, но не думал — такая. Черты ее лица, выразительные и крупные, не отличались, каждая в отдельности, правильностью линий, но, соединенные вместе, они делали Вальку яркой, броской, очень эффектной. «В жизни не встречал такой красавицы», — подумал я, глядя во все глаза на Вальку. Нос у нее был не большой, чуть вздернутый, глаза огромные, васильковой синевы, уши маленькие. В розовые мочки были продеты серьги с синими, под стать глазам, камушками. Плечи и талия у Вальки были узкими, очень женственными, бедра широкими. На ее тугих персиковых щеках виднелись пушинки. Золотистые, гладко зачесанные со лба волосы были скручены на затылке в мягкий, рыхлый пучок, из которого тотчас, как только Валька сняла платок, стали выпадать шпильки. Высокую грудь стягивала кофточка — голубой горошек.