Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

— Ничего не наплел, — ответил я и подумал: «Зыбин еще тот парень, настоящий товарищ!»

— Не ври, — строго сказала Валька.

— А я и не вру, — возразил я и почувствовал, что краснею.

Валька недоверчиво посмотрела на меня, и в ее синих-синих глазах промелькнуло что-то, но что?..

Когда Зыбин с чернявой вернулся, я сказал, чувствуя, как ломается и хрипит мой голос:

— Пускай женщины поторгуют, а мы пойдем старое вспомним.

Зыбин разгладил усики.

— Времени у меня в обрез.

— Ты работаешь? — поинтересовался я.

— Пока нет.

— Нет? Ну тогда у тебя времени вагон.

— Понимаешь, какое дело. — Зыбин снова тронул усики. — Свидание у меня скоро.

— Поздравляю!

— Да нет же! — Зыбин улыбнулся. — Деловое у меня свидание. Я однополчанина встретил.

— Ну?! И что ж ты решил? Работать? Куда идешь?

— Как тебе сказать? — Зыбин снял с пиджака пушинку. — Пока ничего не решил.

Я постарался определить по его лицу, темнит он или нет, но Зыбин смотрел на меня, как всегда, чуть насмешливо, но в этой насмешливости не было ничего обидного, уязвляющего мое самолюбие.

— Тогда, может, вечерком зайдешь? — неожиданно выпалил я и прикусил язык.

— Постараюсь, — сказал Зыбин. — А куда заходить-то?

Я посмотрел на Вальку. Она пожала плечами и назвала тетки Ульянин адрес.

— Порядок, — сказал Зыбин и опять обвел Вальку взглядом — цепким, оценивающим.

— Обходительный парень, — сказала чернявая, когда Зыбин ушел. — Водой абрикосовой меня угощал.

— Ничего особенного в ём нет. — Валька зевнула.

Я рассмеялся.

— Не фырчи! — строго сказала Валька. — Нафырчишь на свою голову.

Основной покупатель схлынул, и, хотя базар все еще шумел, он уже не походил на тот базар, который предстал перед моими глазами в первые утренние часы. Фруктовые и овощные горы заметно поубавились, стало меньше продавцов, исчезли банки и ведра. На прилавках образовались пролысины с валяющимися на них яблоневыми веточками и вялыми капустными листьями.

— А ну налетай! — неожиданно крикнула Валька. — Всего килограмм остался. За три сотни отдам.

— А дешевле? — У прилавка остановилась баба с маленькими хитроватыми глазками.

— Задарма хотишь? — спросила Валька. — Сотню наживешь — и хватит с тебя!

Я подумал: «Наверное, эта баба — перекупщица», — и враждебно посмотрел на нее.

— Двести пятьдесят, — сказала баба.

— Три, — ответила Валька.

Перекупщица скосила глаза на Валькиных подруг:

— Они тоже не уступят?

— Беса лысого! — сказала Валька.

— Где наше не пропадало! — с наигранной беспечностью воскликнула перекупщица и стала взвешивать масло, нажимая на чашечку весов пальцем.

— Не жуль, — сказала Валька.

— Так ведь с походом надо, — быстро возразила перекупщица.

— С походом, да не так. — Валька стала взвешивать масло сама.

Когда перекупщица ушла, Валька засмеялась.

— Слава богу, распродались! Теперя чачи купим, остренького чего-нибудь и — к тетке Ульяне…

Тетка Ульяна жила в собственном доме на малолюдной улице, петлявшей недалеко от Зеленого базара. Проезжую часть улицы покрывал толстый слой пыли, от которой по утрам веяло прохладой. В полдень пыль нагревалась, и на этой малолюдной улице становилось жарко и душно. Очумевшие от жары куры, сбившись в кучу, дремали где-нибудь в тенечке, прикрыв дымчатой пленкой глаза. Деревья с вечнозеленой листвой, серой от пыли, казались угрюмыми, а дома — необитаемыми. Все это придавало улице непривлекательно-скорбный вид. Изредка появлялись прохожие, и тогда на улице возникали пепельные фонтанчики. Пыль вяло приподнималась, несколько мгновений висела в воздухе, а потом медленно оседала. Когда же по улице проезжал грузовик, взбудораженная пыль взлетала до самых крыш, и на несколько минут вся улица — крыши, деревья, наличники — застилалась серым, пахнущим жженым облаком.

Тетка Ульяна обосновалась в Сухуми давно. Еще до войны, когда она жила на Кубани, к ней посватался лихой морячок, неизвестно как очутившийся на хуторе. Тетка Ульяна — тогда еще просто Ульяна — не раздумывала. После свадьбы молодожены укатили в приморский город Поти, где находилась плавбаза морячка. Тамошний климат не понравился Ульяне. Она переехала в Сухуми. Муж стал приезжать к ней только два раза в месяц. Первое время Ульяна жила на квартире, а потом решила построиться. Молодые супруги облюбовали участок, и вскоре на малолюдной улице вырос домик на манер кубанского. Обзаводиться детьми Ульяна не спешила, и по этой причине молодые супруги поставили себе домик небольшой, но уютный, состоявший из двух маленьких комнат и кухни. Вся их жизнь — цепь бесконечных свиданий и расставаний — совсем не походила на жизнь иных супружеских пар: они никогда не ссорились, каждую встречу превращали в праздник и, тоскуя друг о друге, жили этими праздниками. Так продолжалось несколько лет, а потом началась война. Корабль, на котором плавал лихой морячок, подорвался на мине. После получения похоронной Ульяна неделю никуда не выходила и ни с кем не общалась, а когда вышла, соседи не узнали ее — так изменилась и постарела эта женщина. С тех пор Ульяну стали называть теткой Ульяной.