Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Оторвавшись от завораживающего своей будничной неправдоподобностью зрелища, Никита утянул Катю под подоконник и выдохнул ей в ухо:

— Вас что, двое?!

Катя сделала страшные глаза и покрутила пальцем у виска. Со двора послышался хруст. Катя приподняла голову и увидела, как зверь всасывает рыбу круглой многозубой пастью. Уничтожив приманку, он вытянулся в широкую черную ленту и одним движением ввинтился в садовые заросли. Катя перемахнула через подоконник и бросилась за ним, за ней погнался Никита…

Зверь пропал бесследно. Когда Никита разыскал Катю в плодово-ягодных джунглях, вид у нее был такой расстроенный, будто она только что упустила самую крупную в своей жизни рыбу. Именно это горестное разочарование заставило его безоговорочно ей поверить: она совершенно ни при чем — по крайней мере, на этот раз. Никита готов был обнять ее на радостях, но тут Катя налетела на него разъяренным вихрем. Забыв об охоте, объявленной на нее, Катя кричала, что это он ее отвлек, спугнул зверя, а она так старалась, единственной рыбой пожертвовала, потому что ей необходимо знать, кто это, откуда он приходит и почему так подло и разумно, по-человечески, ее подставил. Никита завопил, что это она не соображает, с чем связалась, гнаться за зверем средь бела дня бессмысленно, зверь сожрет ее раньше, чем она выберется с участка, а если все-таки выберется, то ее поймают дачники или пристрелит Усов!

Они умолкли, сообразив, что их сейчас только глухой не услышит. Вдобавок Катя не на шутку обиделась. Вот удивительная женщина, нашла время и место, чтобы дуться, восхитился Никита и сказал:

— Прости. Я все равно рад, что людей ешь не ты.

— Тут и без меня желающих хватает, — буркнула она.

— Так он все-таки не один?

— Их полно. Павлов, тут везде кто-нибудь живет. — Катя широко развела руками. — В реке, в лесу, в домах. Мы тут с самого начала не одни. Вот о чем я тебе тогда сказать пыталась…

— Ты сказала — ты знаешь, что происходит.

— Знаю, — кивнула Катя. И, помолчав, предложила: — Показать?

В детстве Никита обожал ходить за грибами. Сколько лет не ходил, но помнил ярко и запах срезанного гриба, и мгновенный радостный трепет, когда замечаешь в спутанной траве шляпку боровика, и аппликацию из листьев на дне корзины. В детстве Никита бродил по лесу часами, и было ему легко и спокойно. Сейчас он и десяти минут тут не провел, а в горле уже ком стоял от страха. От самой мучительной его разновидности — когда боишься до потных ладоней, но еще не знаешь, чего именно.

Все-таки не зря он заподозрил, что познакомился с Катей на погибель. Может, она и не людоед, зато завела его в лес, из которого никто в нормальном виде не возвращался. Никита даже не понял, как ей удалось его уговорить, и сам себе удивлялся, перелезая через забор. А Катя юркнула в орешник и деловито там зашуршала, продираясь вдоль забора к своей калитке.

Когда добрались до места, Никита поразился, насколько кропотливо и изобретательно тут все обустроено. Если бы дачники пригляделись повнимательней, то заметили бы целую систему знаков вдоль тропинки: ленточки на ветках, отметины на коре мелом и краской, стрелки из камней, связанные заметным издали пучком стебли таволги и иван-чая… Метки попадались на каждом шагу, и Никита, не выдержав, поинтересовался, как давно Катя бродит здесь втайне от всех. Катя ответила, что продвинулась метров на триста, а дальше метки заканчиваются и можно забрести черт знает куда.

Во рту пересохло, а вдоль тропинки так заманчиво краснела земляника. Никита сорвал одну и почти ощутил на языке освежающую кислинку, но подскочившая Катя ударила его по руке:

— Красные нельзя!

— Красные? — растерянно повторил Никита, с тоской проводив взглядом укатившуюся в траву ягодку.

— Красные ягоды рвать нельзя, только черные. Ветки нельзя ломать, зарубки делать. И огонь нельзя. Я проверяла.

Вот и ведерку, наполненному смесью съедобных и ядовитых ягод, нашлось объяснение. Проверяла, значит. Ну конечно, это же каждый ребенок знает: не разводить костры, не мусорить, не рубить деревья… не рвать красные ягоды.

— Вот! — Катя наставила на него указательный палец. — Тебе опять смешно.

— Да не смешно, ни капельки…

— Ты тогда сказал, что я чокнутая. А я не чокнутая. Понял?

— Понял, — с готовностью подтвердил Никита.

Но у Кати, видимо, накипело.

— Я тебе поверила! Другим я как расскажу? Посмеются только или ночью придут, как к Кожебаткину, и всё… Не могу больше одна. Мне свидетель нужен, чтоб сказал, что тоже их видит, понял?