Ирина Муравьева - Вечеринка (сборник)

«Что делать? Вернуться в Москву? На чем? Уже электрички не ходят. А если сейчас позвонить ей?»

В половине шестого он разбудил брата.

– Дай мне ключи от машины.

– О'кей, – не удивился брат. – Но ты какой-то перевернутый. Я лучше тебя отвезу. Куда скажешь.

– Отцу объяснишь?

– Объясню, не проблема.

Несмотря на раннее утро, шоссе было забито машинами, которые еле ползли. В начале девятого брат сбросил его на Мосфильмовской. Опять нарастала жара, и город был снова похож на горячий и перекосившийся весь в черно-красных нашлепках от вытекших ягод пирог.

Две старухи сидели на лавочке, облизываясь от жары, и разговаривали тихо и вяло.

– А дочка когда померла, она как взяла, так слегла, – монотонно, без малейшего выражения, рассказывала одна. – Сама как взяла, так слегла.

– Ты вишню варила? – спросила другая старуха.

– Еще не варила. Но в таз поклала. Так я говорю, что она, как слегла…

Сергей посмотрел на часы. Без четверти девять.

«А может, она здесь вообще не ночует? – сверкнуло в его голове. – А может, она и встречается с кем-нибудь?»

Все, что он начал восстанавливать в памяти, подтверждало это подозрение. В квартире ее было слишком уж чисто. Нигде ни пылинки. Цветы в вазе высохли. И это понятно. Стояли давно, поэтому высохли. Еды никакой. Кофе не предложила. Нет, кофе она предлагала, но он сам сказал, что не хочет. Потом была ночь. Не до кофе. Еще что? А то, например, что все полотенца разложены стопками. Он в ванной ведь был. Они все разложены стопками, никто ими не вытирался. Да, он идиот! Ох, какой идиот! Заморский петух! «Я хочу эту женщину!» Ну, хочешь – хоти. Сколько будешь хотеть? Еще полчаса? Подождем полчаса.

С похолодевшей головой он ходил и ходил по маленькому палисаднику, и ему казалось, что он ходит по воздуху.

– Ну, все, – вслух сказал он. – Пора и честь знать.

И тут она вышла из дома. Он смотрел, как она приближается, и волновался так сильно, что на секунду забыл, как ее зовут. Она шла прямо к нему, и ее шаги совпадали с ударами его сердца. Глаза ее были темны и напуганы.

– Я ждал тебя, здравствуй.

И сразу же вспомнилось имя.

– Я ждал тебя, Вера.

Старухи смотрели на них, раскрыв рты.

– Пойдем, – прошептала она еле слышно.

Последнюю ночь они не спали ни минуты. Она плакала, потом затихала, шла в ванную, умывалась холодной водой, возвращалась и опять плакала.

– Я приеду, – бормотал он, гладя ее горячее, мокрое от слез лицо. – Увидишь, приеду.

– Я знаю. – Она затихала. – Конечно, приедешь. Когда? Через год?

В глубине души он не верил тому, что обещал. И она понимала это. Слова они произносили просто так, чтобы не молчать, потому что молчание было опасным и жутковатым, как незнакомый лес глубокой ночью.

Адриана встречала его в аэропорту. Она заколола на затылке свои густые и длинные волосы, которые так украшали ее, и от этого лицо казалось полнее и проще.

– Ну, как? Отдохнул там?

Ни подозрительности, ни враждебности не было в вопросе Адрианы, но он все-таки уловил нотку отчуждения, растерялся, а целуя ее, почувствовал сильный запах табака.

– И сколько же пачек ты выкурила?

– Я их не считала, – сказала она.

Дети набросились на него с визгом и криками. Одри оттолкнула Петьку, у которого от горя задрожали губы. Несмотря на свои почти двенадцать лет, она была маленькой, как восьмилетняя, и поэтому сразу вскарабкалась на отца, как обезьянка, замерла на его руках, так стиснув отцовскую шею, что он чуть не ойкнул.

– Больше никуда тебя не отпущу! – вскрикнула она, картинно вскидывая глаза к потолку, как это делала Адриана в молодости. – Со мной будешь дома сидеть!

– А я никуда больше не собираюсь, – сказал он покорно.

– Нет, я понимаю, отец там и брат. Конечно, ты должен был их навестить, но эта… – шепнула ему Адриана. – Она меня всю извела. «Зачем он уехал? Когда он вернется?» Ты сам разбирайся с ней, я не могу…

Он лег спать одновременно с детьми, не было еще и половины десятого. Адриана пришла намного позже. Он видел, как она раздевается. Немолодая женщина с немного выступавшим вперед животом и густыми тяжелыми волосами. От волос тоже пахло табаком.

Значит, она курила на крыльце после ужина. Обручальное кольцо вдавилось в мякоть безымянного пальца, и от этого верхняя фаланга немного распухла. У нее было смуглое тело, и белоснежный лифчик на большой груди шел ей больше, чем бесформенное платье, подчеркивая эту смуглость, каштановый блеск ее длинных волос и черные брови. Она не вызвала у него ни малейшего желания. Дикая мысль, что так будет всегда, обдала кипятком. Он еще крепче закрыл глаза и даже захрапел слегка, чтобы жена не усомнилась в том, что он спит. Она грустно посмотрела на него, осторожно опустилась справа, так и не сняв своего кружевного лифчика, и погасила ночник. Они неподвижно лежали рядом, не притрагиваясь друг к другу. Он знал, что глаза у нее открыты, и хотел хотя бы обнять ее, но присутствие здесь, в комнате, на этой постели, между ними, той женщины – присутствие жгуче телесное и въевшееся в него, – мешало не только объятью, но даже простому вопросу. Он чувствовал, что если мягко спросить: «Ну, как ты справлялась? Устала, наверное?», жена благодарно ответит ему, тогда можно будет и пробормотать, что он не заснул в самолете, весь вымотан… Но это ведь ложь. Это все одна ложь. Такого в их жизни еще не случалось. Поэтому он отодвинулся к краю и, словно бы не замечая ее, стянул на себя простыню.