Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

— Сукины дети! Ни на кого надежды нет.

Как будто это мы с братьями виноваты во всем, что приключилось дома!

Застегнув дождевик, отец поспешил к дверям. Молнии за окном поминутно резали темноту. Я положила трубку и бросилась за ним.

— Братья приехали к парому, скоро дядюшка Гуан их переправит. Они дадут ему хорошую цену, но придется немного подождать, — соврала я, белые всполохи за окном не на шутку меня испугали. Отец оглянулся, недоверчиво посмотрел на меня.

— С чего мне тебя обманывать? Не веришь — сам у них спроси!

Я знала, что он не будет звонить братьям. Нужно было задержать его ненадолго: как знать, вдруг гроза вот-вот пойдет на убыль? Отец вернулся в гостиную, не снимая дождевик, сел за стол. А буря и не думала стихать, снова и снова сверкали молнии, грохотал гром.

Мы с отцом молча сидели в гостиной. Каждый из нас понимал, что тревожит другого, но оба избегали говорить об этой тревоге, она словно превратилась в глухую боль, которую мы с ним делили. Неподвижная поза и широкий черный дождевик делали отца похожим на одно из тех чучел, что осенью отпугивают воробьев на заливных полях. Казалось, на него обрушилось большое несчастье, я никогда не видела его таким жалким. Он чутко прислушивался к грозе за окном, но я знала: гудка братова пикапа мы не услышим, разве только случится чудо. Мы просидели так минут сорок; теряя терпение, отец то и дело посматривал на меня. Я не знала, как его утешить. На сердце было горько, но к горечи примешивалось и торжество: я была уверена, что это он виноват во всех напастях, которые обрушились на нашу семью. Буря не стихала, и в конце концов терпение отца лопнуло. Он вскочил и в ярости зашагал к дверям: наверное, понял, что я ему соврала. Когда он распахнул входную дверь, из темноты вдруг вырвался яркий свет фар, он несся на нас, озаряя плотную завесу дождя. Даже не знаю, сколько братья выложили дядюшке Гуану, чтобы переправиться с большой земли.

Отец повел нас к берегу, братья шагали по бокам, каждый держал по фонарику. Мы шли сквозь грозу, то и дело грохотал гром. В ту ночь в деревне не горел ни один огонь, и даже собаки притихли. До берега было еще далеко, но уже был слышен страшный рев разбушевавшейся реки. Не говоря ни слова, мы дружно прибавили шаг. У насыпи шум водоворота заглушал звуки грозы; фонари братьев освещали струи дождя, пологом повисшие вокруг, но на месте Бамбукового острова мы видели только непроглядную тьму. Вода в реке быстро поднималась и уже затопила немало грядок на нашем берегу. Теперь казалось, что деревню от Бамбукового острова отделяет целая пропасть воды.

— Выключайте фонари, выключайте! — орал нам отец.

Братья погасили фонарики, и мы старательно вглядывались туда, где лежал остров, надеясь, что в темноте увидим свет в окошке хижины. Ничего мы не разглядели. Всполох очередной молнии на миг озарил одинокую хижину среди ливня, казалось, она так далеко от нас, и остров теперь будто уменьшился, было похоже, что его вот-вот снесет быстрым течением. Наши сердца обливались кровью.

— Кричите! Что, языки отнялись? — проорал отец.

Братья снова включили фонари, мы подступили к ревущей реке еще ближе.

— Ма-ма!..

— Ма-ма!..

— Ма-ма!..

— Ма-ма!..

Охрипшими голосами мы снова и снова звали мать. Мы не знали, долетят ли наши крики сквозь шум реки и дождя, услышат ли их в хижине на том берегу. Мы кричали, кричали, и вдруг братья дружно умолкли, наверное, поняли, что, как ни кричи, — все впустую. Глядя на яростно ревущую под ногами реку, я едва не разрыдалась, толкнула отца:

— Старый дурень, это ты во всем виноват, ты прогнал маму на остров! Лучше бы сам туда ушел! Пусть бы тебя смыло рекой, старый болван! Чтоб ты сдох!..

Застыв, как камень, отец глядел на клокочущую воду. Не знаю, о чем он думал. В темноте старший брат попытался оттащить меня в сторону, я стряхнула с себя его руку и обрушилась на парней:

— Растяпы, придурки, трусы! Стойте и смотрите, как маму уносит вода! А я пойду ее искать…

Я наконец разрыдалась, ноги уже понесли меня в бурлящую, словно кипяток, воду. Никогда еще мать не была мне так дорога. Братья крепко вцепились в меня и не пускали дальше.

— Сяояо, Сяояо, ну-ка, смотри, у мамы свет загорелся, смотри скорее! — крикнул средний брат.

Я тотчас умолкла и перестала вырываться, вытаращила глаза и с ненавистью уставилась на Бамбуковый остров. Если брат обманул, я церемониться не стану: возьму и сброшу его в эту чертову реку. Не спуская глаз с Бамбукового острова, мы кричали: