Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

А утром меня, действительно, разбудил домофон. Я прошлёпал в коридор. Хороший алкоголь, даром что хороший, не дал тяжёлого похмелья, и я чувствовал себя вполне сносно, чему был удивлён, обычно, когда я мешал разные напитки или пил суррогат, на душе бывало тяжело и муторно.

— Сколько у меня времени? — спросил я, продирая глаза.

— Ровно пятнадцать минут, — вежливо ответил шофёр, вертя кудлатой головой.

Я подождал в надежде, что он добавит слово «сэр», но он не добавил. И я кинулся бриться, умываться и чистить зубы. Я не хотел подвести Аллу Потёмкину в первый же рабочий день. Она сделал на меня ставку, а это обязывало.

— Ты за всю ночь ни разу не засмеялся, — жеребёнок беззастенчиво щурилась от яркого света, одной рукой целомудренно прикрывая грудь с розовыми сосками, а другой откидывая со лба густые, жёсткие волосы, которые мне так нравились.

— Извини, — пробурчал я, полоща рот, и краем поглядывая на то, что было у неё ниже пояса.

Попробуйте удержаться. Вряд ли у вас получится. У меня никогда не получалось.

— А можно мне с тобой?

— Нет, нельзя! — отрезал я, ничего не собираясь объяснять и теперь уже в открытую косясь на её лобок со стрижкой «рюмочка», о края которой я, чего греха таить, изрядно исколол себе язык, но только сейчас заметил это. — Я тебе оставлю ключи, будешь уходить, закроешь дверь. А деньги на такси на комоде в прихожей.

— Вот ещё! — возмутилась она сонно. — Что я, проститутка?! А это…

Только теперь я обратил внимание, что некоторые мысли она выражала одними и теми же общими фразами. Я посмотрел на неё с любопытством и тут же прости ей симптом Эллочки-людоедки, ибо у неё было неоспоримое преимущество перед другими женщинами — молодой и красивое, а главное, доступное тело, которое меня страшно влекло.

Ещё в госпитале я понял, что бесконечно долго можно глядеть на три вещи: на дождь за окном, на сериал «Кухня» и на замкомроты Дорофеева, у которого был нервный тик. Но оказывается, что точно с таким же удовольствием можно пялиться на голую девушку, которая смотрит на вас влюблёнными глазами.

— Ну как хочешь. Я тебе позвоню, — сказал я в страшном смятении, стараясь быть серьёзным и пытаясь обойти её, чтобы надеть брюки и отправиться на эту чёртову работу.

— И это всё?! — удивилась она, загораживая мне выход и просовывая божественно гладкую ногу между моими безобразно волосатыми ногами, которых я стыдился.

Я почувствовал влагу на своей ноге, я почувствовал, какие острые у неё соски, а запах такой сногсшибательный, что голова пошла кругом, и ей богу, остался бы. Что ещё нужно для счастья, кроме любви голой девушки? Но надо было идти отрабатывать всё то великолепие, в которое я вляпался.

— Я же оставил тебе ключи?! Оставил! Захочешь, придёшь! Не захочешь, кинешь в ящик!

— Какой ты всё-таки гадкий! — сказала она с любовное истомой и убрала ногу. — Мог бы и подвезти!

Её последний взгляд едва не свали меня в нокаут. Я едва не сдался, не расслабился, не растёкся медузой под её ногами. Но я был мудр и опытен, я знал, что за всё надо платить, даже если ты виноват косвенно, и вспомнил свою жену и её нелепую смерть, и вовремя остановился: надо было предстать перед прекрасными очами Аллы Потёмкиной и меньше рефлексировать, а лучше вообще не думать.

— Не могу, — всё-таки устоял я. — Через полчаса все будут знать, что я в первую же ночь привёл к себе девицу. То-то кое у кого будет радости.

— У мамочки? — догадалась она снисходительно, с соответствующими нотками в голосе, мол, беги виляй хвостом, но я уже оправился и не дал ей больше возможности вертеть мной.

— Не знаю, — покривился я за свой длинный язык, ибо не желал ничего плохого Алле Потёмкиной, тем более, что она страшно походила на мою жену.

— Ну и хорошо! — повела Инна-жеребёнок, как кошка, изумрудными глазами. — Какое кому собачье дело?!

— Вот когда куплю свою машину, тогда и буду катать, — пообещал я опрометчиво.

— Когда-нибудь… кого-нибудь… другого… — обиженно бросила она нараспев, удаляясь на цыпочках в спальню, потому что пол был холодным.

Я понял, что она знает жизнь и уже вкусила от её прелестей. Но мне уже было не до пререканий, хотя её тонкий силуэт, с безупречной формой ягодиц и копной русых, жёстких волос весь следующий день неотлучно преследовал меня и мешал сосредоточиться.

Одеваясь на ходу, я успел ещё побрызгаться дезодорантом и помазать морду какой-то дрянью «после бритья», которую мне всучил приставучий продавец косметики в магазине «Магнолия», и выскочил из квартиры.