Евгений Каминский - Свобода

За что Иван Савельевич любил свою профессию? За романтику странствий, за возможность почувствовать себя важным и даже главным, ну и за северные надбавки (приятно все же ошарашить встреченного на улице одноклассника — какого-нибудь рядового инженера, что у тебя зарплата как у начальника цеха). Но еще больше Ваня-простота любил свою профессию за возможность вращаться в обществе первооткрывателей и легендарных исследователей Заполярья. Ему нравились их неторопливые повадки, бархатистые манеры и дружественная снисходительность в общении с ним. Она вовсе не была обидной для него: напротив, льстила ему, грела его самолюбие. Ведь эти люди относились к нему так, как любящие старики относятся к своему любознательному внуку, несущему в дом то кем-то использованный презерватив, чтобы надуть его на Первое мая, то стеклянные бусы, чтобы отмыть их и подарить на Восьмое марта маме…

Кстати о маме. Где-то на третий год после прихода в легендарный институт Ваня-простота женился на женщине старше его на …дцать лет.

Лена была единственной дочерью члена-корреспондента и лауреата государственной премии. Женщина расчетливая, сдержанная в словах, молчаливая и болезненная, она по возможности не оставляла своего молодого супруга без присмотра. Именно в ее руках нелепый губошлеп с девичьей задницей, не могущий ни оценить обстановку, ни соразмерить цель с прилагаемыми к ее достижению усилиями, фантазер и романтик, так и не одолевший подростковый период и бывший в институте чуть ли не посмешищем (один из его коллег прицепил к нему обидное прозвище из детской прибаутки «Ваня, Ваня, простота! Купил лошадь без хвоста!», и все в институте тут же подхватили его), вдруг обрел ребро жесткости. Женив на себе Ваню (прежде никогда не прикасавшегося к женским прелестям и, как черт от ладана, бежавшего от любого интима), дочь члена-корреспондента повела его по жизни, сжимая потную, безвольную ладонь в своей сухой и жесткой и не отпуская его от себя дальше, чем на пять шагов.

Даже здесь на острове она с мрачным упорством и всегдашней озабоченностью на лице (а вы попробуйте воспитывать мальчишку в одиночку!) ходила в маршруты вместе с мужем. Ходила, даже когда не могла ходить, о чем говорили ее синие губы, серая кожа лица и черные подглазья. Словно боялась, что тот без ее пригляда непременно заблудится в трех сопках, затеряется среди распадков: покружит, покружит да и сядет посреди тундры в лужу, ревя как белуга от бессилия и страха.

О ней самой, кандидате наук, уже написавшей докторскую диссертацию, речи в науке теперь не шло: вся ее угрюмая, несокрушимая энергия была направлена на дело продвижения мужа в академики. Ведь ее отец в академики больше не рвался, и это виртуальное пока место академика они сообща с дочерью решили забронировать за Ваней-простотой.

Откуда Иван Савельевич пришел в геологию?

Взглянув на него, легче всего было предположить, что прямо с университетской скамьи, которой предшествовала школа, в которой его дразнили «жирягой», «жирдяем» и после уроков колотили все кому не лень. Однако сам Иван Савельевич отвергал такие предположения, настаивая на том, что между школой и университетом в его биографию вкралась служба в армии — об этом он заявлял в институтской курилке, и всегда — чуть понизив голос. Так что курящие товарищи уже знали, что срочную службу Ваня-простота проходил в ВДВ (потому как где еще служить такому великану и силачу, как не в десантных войсках?!), что у него сотни прыжков с парашютом и есть даже орден и медаль за какие-то подвиги в каких-то секретных операциях. Какие подвиги — тайна, поскольку он давал подписку о неразглашении, вот и свои награды он хранит дома в сейфе. Тут курящие, взирающие на румяное лицо рассказчика, на пух на его щеках и подбородке, неуверенно замещавшийся хилой бородкой, только ухмылялись. Тогда Иван Савельевич загадочно устремлял свой, окрашенный синевой романтизма, взор поверх голов слушавших его коллег: мол, верить или не верить мне — ваше дело…

Параллельно этим сказкам о подвигах в институте ходили злобные слухи о том, что Ваня-простота никогда не служил в армии по причине ожирения первой степени и банального плоскостопия. Но быть героем ВДВ Ивану Савельевичу хотелось так мучительно, так остро, что и на Седьмое ноября и на Первое мая он шел в колонне научных работников института в голубом берете десантника, поблескивая линзами безнадежно близорукого человека.

Если Иван Савельевич ложился в больницу, а болел он главным образом по части переедания (если только не дай бог какой-нибудь свинкой или коклюшем), то из его рассказов потом непременно следовало, что лечился он от своей смертельной болезни в секретной (для самых-самых!) клинике. Или же в Кремлевской больнице — такая была о нем государственная забота.