Евгений Каминский - Свобода

—Когда еще ваш коньяк увидишь, — лениво откликнулся тот.

—С собой у меня бутылка. Для Черкеса вез…

Откинув брезент, они погрузили пса в тягач. Однако водитель погнал тягач не к палаткам полевого лагеря, а в обратную сторону.

—Ты куда? — удивленно уставился на него Щербин.

—Нельзя в лагерь, — работал рычагами механик-водитель. — Если уж Коля решил убить Бормана, непременно его прикончит. Я его знаю, у него сказано — сделано. Настоящий мужик. Без всяких там… А Борман, выходит, чем-то провинился перед ним. Может, тяпнул его ненароком, может, еще что. Хотя пристрелить такого пса, конечно, — преступление! Есть у меня в тундре одно место, тайное, заветное. Туда отвезем. Только вы Коле обо мне ничего не говорите. У нас с ним нейтралитет… Есть хотите? Рядом мешок. Нащупали? Там пимикан. Я его как раз туда везу. Вась Вась попросил. Там много, так что берите, сколько надо…

«Пимиканом» (на индейский манер) тут называли вяленое оленье мясо, с легкой руки Вась Вася, бывалого от Мурманской области до Камчатки с задержкой на десятилетие на Памире геолога, битого и железным начальством, и грандиозными переменами, давно давшего роковые трещины в монолите некогда богатырского здоровья, но все еще безотказного, надежного.

Бывали времена, когда местный люд добывал оленя больше, чем требовалось для пропитания (хотя лишнего мяса тут никогда не бывало), и тогда умельцы варили из него тушенку впрок или делали пимикан.

Пимикан — продукт в многодневном маршруте незаменимый. Так уж повелось, что в рюкзаке у здешнего исследователя недр помимо геологического молотка, эмалированной кружки, нескольких кусков сахара, таблеток сухого спирта для приготовления кипятка и пары пачек индийского чая № 36 всегда имелся холщовый мешочек с пимиканом. Когда полярник налился свинцом усталости и сник, намаявшись карабкаться по сопкам да молотком отбивать от выходов коренных пород куски побольше (для большей представительности образца), когда пора бы уже и отразить на карте собственное видение геологической обстановки, тогда лезет он под язык ледника, сползающего со склона сопки, как под козырек летнего кафе, что может защитить и от дождя и от ветра, чтобы растопить в баночке фирн или снег и, нагрев воду до кипения, высыпать в нее пачку чая. Пока чифирь настаивается, исследователь жует пимикан. Может даже подремать, невзирая на солнце, которое сутками крутится над головой. Но как вздремнуть после чифиря?! Так что остается просто лежать и усваивать вяленое мясо, отдающее вкус не сразу, а только когда его разжуешь хорошенько, перемелешь во рту, и слюна вытянет из него этот самый вкус, разложит его на составляющие, сделает удобным для усвоения. Пимикан можно даже не глотать. Жуешь его в полудреме, а потом вдруг не обнаруживаешь у себя во рту, потому что весь он изошел на вкус и усвоился как сладкий мед…

Механик-водитель остановил тягач возле охотничьего зимовья — деревянного сруба, сложенного из плавника — бревен, некогда отмытых добела морскими водами и чем-то напоминающих гигантские бивни. Изба словно вросла в тундру, приткнувшись одной из своих стен к интрузии, миллионы лет назад раскаленным штыком прошедшей сквозь складчатость и застывшей почти вертикальной стеной, защищающей избу от северных ветров.

Это зимовье Щербин видел впервые: массивные венцы избы, маленькие окошки, добротная крыша, кое-где подбитая старыми оленьими шкурами, тяжелая дверь с железной задвижкой. Возле избы — что-то вроде навеса, под которым дрова, сплошь покрытые лишайником.

Собаку из тягача вынесли под навес. Та, кажется, понимала, что люди ее спасают, и пыталась хоть чем-то им помочь. По крайней мере порывалась встать на три лапы, чтобы идти самой, и лишь скулила, когда Щербин или Виктор невольно делали ей больно.

—До лагеря отсюда километров десять-двенадцать, — не поворачиваясь к Щербину, заговорил Виктор. — Если хотя бы раз в неделю доставлять сюда еду — собака выживет.

— Ничего об этом зимовье не слышал. Вот и на карте Черкеса его нет. — Щербин оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где сейчас находится, и определить это место на карте.

—О нем никто тут, кроме меня, не знает. Я его случайно надыбал. Погнался за оленем — ну и вылетел прямо на него. Из тундры его не видать. Разве что с воздуха…

Потом Виктор принес из тягача аптечку.

—Попробую собрать Борману конечность, — сказал он, мягко кладя свою ладонь на раздробленную собачью лапу.