Хайме Манрике - Улица Сервантеса

Я поблагодарил ее за щедрое предложение и направился к дому доньи Хуаны, унося корзинку со знаменитыми эскивиасскими желудями. К моему большому облегчению, яйца донья Тереса положить забыла.

И донья Каталина Саласар, и донья Хуана происходили из древних эскивиасских фамилий. Обе вдовствовали, но у доньи Каталины остались дети – единственная дочь, названная в ее честь, и два младших сына. В тот вечер, когда донья Каталина с дочерью почтили нас своим визитом, они оказались единственными гостьями. Я в очередной раз был представлен как герой войны, переживший невыразимые страдания в алжирском плену, успешный драматург, известный поэт и автор многообещающего пасторального романа.

Поскольку весь ужин две старшие дамы обсуждали урожай, арендаторов и местные сплетни, мы с Каталиной хранили молчание.

Как оказалось, донья Хуана ничуть не преувеличивала. Каталина-младшая являла собой подлинный образец кастильской красоты: среднего роста, черноволосая, черноглазая, с нежным, чуть смугловатым цветом лица – вероятно, за счет капли еврейской крови в жилах. Изящные руки выглядели сильными, словно не чурались работы по дому. В отличие от матери и доньи Хуаны девушка была одета очень просто: бархатное платье темно-пурпурного цвета, простое золотое кольцо и серьги. Черная шаль, укрывавшая ее плечи, составляла разительный контраст с белоснежной шеей без единой подвески или нитки бус. Очарование Каталины лишило меня дара речи.

Наконец донья Хуана прервала оживленную беседу с подругой и шутливо упрекнула меня:

– Мигель, не стесняйтесь. Расскажите Каталине, как вы сражались при Лепанто, служили в Риме и были в плену у турок. Она будет в восторге.

Признаться, я уже устал повторять одну и ту же историю на потеху гостям доньи Хуаны.

– Боюсь, вы сочтете меня очень глупой, – вставила Каталина, видя мое замешательство. – Я почти не видела света, хотя бывала в Толедо и однажды после смерти отца ездила по делам в Мадрид. Я сопровождаю матушку в поездках только потому, что братья по малости лет не могут быть для нее хорошими попутчиками. Боюсь, такому просвещенному господину, как вы, скучно беседовать с провинциалкой. К тому же, – и она залилась краской, – должна признаться, я читала очень мало стихов и никогда не была в театре. Но я люблю пасторальные романы. Так что один читатель у вас уже есть.

Она смотрела мне прямо в глаза и говорила с прямотой, редкостной для испанских дам.

На другой день я не преминул воспользоваться приглашением доньи Каталины и заглянул к ним в гости. В первый раз почтенная мать семейства сидела в гостиной вместе со мной и Каталиной; во время последующих визитов, которые довольно скоро стали ежедневными, роль блюстителя нравов перешла к Франсиско – младшему брату Каталины.

В конце сентября вечера стали прохладнее, и я предложил в качестве развлечения пешие прогулки. Обыкновенно мы направлялись не к церкви или фонтану, которые служили для эскивиасских парочек излюбленным местом гуляний, а прочь из селения, в поля. Нам неизменно сопутствовал Франсиско, который бежал впереди, выслеживая ящериц или стреляя из рогатки по пичугам. Каталина в братьях души не чаяла. После смерти отца ей пришлось помогать матери вести дом и хозяйство. Несмотря на красоту и знатное происхождение, у нее, казалось, совсем не было поклонников. Когда я однажды упомянул об этом в беседе, Каталина с горячностью возразила:

– Мне нет дела до эскивиасских пустобрехов, Мигель. Лучше я умру старой девой, чем выйду за одного из этих хлыщей.

Каталина расспрашивала меня о былых приключениях. Разумеется, мне льстило, что столь очаровательная девушка находит приятным мое общество. Прямота, с которой ее пылающие глаза смотрели на меня, нищего калеку, вселяла в меня надежду на будущее. Я различал в ее взгляде уважение и восхищение. После смерти Зораиды ни одна женщина не смотрела на меня так.

Я зарекся влюбляться, когда осознал, что Мерседес и Зораида – лишь недостижимые идеалы. Единственно доступными мне женщинами были шлюхи или дамы наподобие Аны де Вильяфранки, в постели у которой соседей перебывало больше, чем клопов. Однако любезность Каталины заставляла меня всякий день искать ее общества. Усаживаясь днем к письменному столу Педро, я с бóльшим рвением складывал собственные любовные стихи, нежели разбирал рукописи покойного друга. Когда же мне удавалось принудить себя к работе, каждая строка Педро говорила со мною о чувствах, которые я питал к юной эскивиасской красавице.