Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— Да, конечно! Только мужу незачем было заводить себе канареек, мы и так покончили бы со всякими глупостями. Сперва люди безумствуют, а потом у них не находится друг для друга ласкового слова. Так, что ли?

Но тут в разговор вмешался Уэстон:

— Только на днях ваш муж сказал мне, что брак с вами для него счастье.

— Охотно верю. Конечно, ему приятно иметь возле себя близкого человека. Это согревает душу. Он спокойно разводит себе своих пичужек и не боится одиночества. — Мария рассмеялась. — Ну и бог с ним! Мне хватает моего малыша,

На вопрос Уэстона, не выпить ли им кофе на террасе, Матильда ответила кивком и сияющей улыбкой, но перед этим она вышла через черный ход в сад, чтобы посмотреть на собаку, которая в то утро принесла трех щенят.

Мария накрыла стол на террасе. Когда-то и она состояла в Обществе цветов. Но вскоре вышла из него, так как подозревала, что кассир Общества, Астра, слишком вольно обращается с казенными деньгами. Роспуск Общества цветов, на который три лакомки дамы-патронессы решились из-за мороженщика, — перед ним они не могли устоять, — подтвердил подозрения Марии.

Щенята были такие же короткошерстые и черные, как мать, и поэтому Матильде показалось сперва, что, кроме ощенившейся суки, в гараже никого нет. Сука — крупная дворняжка — забрела к ним несколько месяцев назад и прижилась. Это было нелюдимое и злое существо, никого не подпускавшее к себе и не вызывавшее ни в ком симпатии. Но природа, совершая свой извечный круговорот, включила в него и эту собаку-изгоя, возложив на нее важную миссию. Собака лежала неподвижно; щенята высасывали из нее последние соки. Влажные, отливающие перламутром глаза дворняжки — по ним можно было судить о пережитых ею страданиях — бесцельно блуждали. Матильда участливо потрепала лоб и уши собаки и расстелила старое одеяло на цементном полу около миски с едой.

Положив руку на остывающий кофейник, Уэстон пытался понять, каким образом разговор о семейной жизни Марии мог касаться его. Все это было ему очень неясно. Потом он увидел, как Матильда шла по лужайке. Она медленно приближалась к дому, по обыкновению чуть склонив голову набок.

«Много лет назад я видел эту картину во сне; Матильда идет по лужайке… Моя покойная мать строго-настрого приказала: «Напиши ей».

Воробей пробудил Уэстона от его сна наяву. Матильда его грез уступила место живой Матильде, которая шла к нему в своем коротком летнем платьице. И вдруг Уэстона охватила глубокое волнение при мысли, что она принадлежит ему. Теперь. Уэстону казалось, что он снова должен завоевать свою жену.

То же самое чувство Матильда испытала прошлой ночью. Перед сном она погуляла в саду и, возвращаясь к дому, тихонько остановилась под окном мужа; лицо Уэстона при свете настольной лампы поразило и тронуло молодую женщину. Нет, это был совсем не тот человек, которого она ожидала год назад на повороте шоссе и за которого потом, через несколько недель, вышла замуж. Она не знала этого лица, преображенного и озаренного муками творчества. Оно поразило ее до глубины души. Неужели она действительно его жена?

Дойдя до душистых кустов жасмина, Матильда наклонилась над цветами. В такой точно позе она когда-то стояла в пасторском саду перед кустом цветущего терновника. Уэстон невольно попытался представить себе семнадцатилетнюю Матильду, но это оказалось невозможным: у куста жасмина стояла женщина в расцвете сил и красоты. Но и та Матильда, которую он сделал женщиной, уже стала достоянием прошлого, постепенно превращаясь в туманное видение. Уэстон видел и чувствовал, что нынешняя Матильда, стоявшая сейчас у кустов жасмина, была совсем иным человеком, с иным душевным складом — она изменилась, как меняются времена года; и тут он понял, почему она по-иному относится к нему в эти последние месяцы. Теперь он может ее ни о чем не спрашивать. Матильда стала иначе относиться к нему, потому что сама стала иной. Дело только за ним — он должен сопровождать жену и на этом отрезке ее жизненного пути. Уэстон был глубоко взволнован.

Когда Матильда молча села рядом с ним, ему стоило усилий казаться спокойным. Но она сразу почувствовала его волнение. Уэстон увидел это по улыбке, мелькнувшей на ее лице, — улыбке, преисполненной той женственности, какая определяла теперь весь ее облик.

Они разговаривали лишь о самых незначительных вещах: где пить чай с немецким историком, в гостиной или на террасе, и не останется ли он отужинать с ними. Но в том состоянии обостренной восприимчивости, в каком они оба находились, каждое слово приобретало глубокий смысл. Брак Узстона и Матильды вступил в критическую фазу — у многих людей в этой фазе любовь начинает постепенно убывать, но Матильда и Уэстон избежали этой опасности. Они узрели скрытую от многих тропку, которая привела их к новому счастью. Новое, еще неизведанное чувство рождалось в их сердцах.