Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— И ты сообщаешь мне об этом только сегодня вечером. А завтра днем твой суженый уже явится сюда?.. К чему такая спешка? Что за пожар? Разве так выходят замуж?

— Да, мама, так выходят замуж. Именно так!

— Вот как? Ты думаешь?.. А что это вообще за человек? Раз мы уже заговорили о нем. Что он собой представляет?

— По-моему, у него много овец. Кажется, целые отары.

— Он что, овцевод?

Матильда засмеялась; от смеха ее голова упала на грудь.

— Наверное, он и впрямь овцевод.

— Да перестань смеяться… Ты же взрослый человек.

— Но мне, мама, совершенно все равно, чем он занимается.

— Это далеко не все равно… Да и потом у нас в Швейцарии вообще нет настоящих овцеводов.

Матильда снова не могла удержаться от смеха.

— Так ведь он англичанин, мама. Английский скотовод, разводит овец. Или еще что-то, не знаю, что именно… Послушай, мама!

Матильда обняла мать.

Но мать отвела ее руку.

— Ты собираешься замуж за англичанина? За англичанина? Это дело нешуточное.

— Я выхожу замуж не за англичанина, а за него. Именно за него!

— Разумеется, за него! Но ведь ты говоришь, он англичанин.

— Да, англичанин. Но он такой же, как мы… у него такие же ноги, такие же глаза…

— Можешь смеяться надо мной сколько влезет. Выйти замуж за англичанина, за чужеземца — дело нешуточное.

— Да, это дело серьезное! Если бы ты только знала, мама, как это серьезно.

— Такие вещи редко кончаются добром. У нас в Швейцарии это не принято. Нет, не принято.

— Что же делать? Ведь на свете живут не одни только швейцарцы…

— Он что, какой-нибудь особенный?

— Он особенный, мама, особенный! Необыкновенный. Ты сразу поймешь.

— Я не об этом говорю. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Но даже если он такой… чужеземец всегда останется чужеземцем. Одним словом, для меня это как гром среди ясного неба.

— Для меня тоже!

— Так почему же ты хочешь выйти замуж?

— А ты как считаешь, мама, почему?

Прежде чем ответить, мать осмотрела подол недошитой рубашки.

— Я уже давно подумываю, что тебе следует снова выйти замуж. Но, конечно, за швейцарца! Вот если бы ты нашла себе адвоката… Тогда я была бы спокойна.

Матильда положила руки на плечи матери.

— Я выхожу замуж за человека, которого люблю всей душой и который любит меня. Я — счастливая женщина, мама. А теперь пора спать.

— Мне не до сна!

— Прими валерьянку, мамочка, это тебя успокоит.

— Хорошо, я приму валерьянку, но не воображай, что я на все согласна. Нечего умасливать меня.

— Я и не воображаю! Спи спокойно.

Но мать продолжала шить, за работой ей лучше думалось. «Боже мой, только этого не хватало! Выйти замуж за чужеземца! Хорошенькая история! Просто несчастье!»

На следующий день Матильда поехала к Уэстону в гостиницу на берег озера. Он ждал ее на перроне. Короткий дачный поезд проскочил мимо. Но Уэстон не тронулся с места.

В новом костюме из серой фланели Матильда была такой же простой и естественной, как всегда. Она шла навстречу Уэстону, а он не сводил с нее глаз. В туфлях на низком каблуке она невольно шагала шире, чем всегда.

— Здесь я писала тебе, — сказала Матильда, подходя к привокзальному кафе и указывая на круглый столик.

Взяв ее под руку, Уэстон остановился.

— Здесь ты написала: «Свет очей моих».

Растроганно улыбнувшись, Матильда на ходу коснулась губами щеки Уэстона. Счастье и печаль породили в их душах ничем не омраченную радость — наивысшее блаженство для человека на этой земле.

Уэстон поднялся к себе в номер, чтобы переодеться в темный костюм. Матильда поджидала его в холле, отдыхая в глубоком кресле. Рядом с ней сидели немец и француз, им было лет по двадцать, и они вместе путешествовали.

Немец сказал:

— Допустим, что молодой человек полюбил девушку!

— Ну и что же! Чего ты, собственно, ждешь?

Немец смутился.

— Но она ведет себя так, что молодому человеку не удается признаться ей в своих чувствах. Что ему делать?

— До свидания! — сказал француз, вскочил и убежал.

«Бедняга», — подумала Матильда, стараясь скрыть улыбку.

Обедали Уэстон и Матильда под громадным красным зонтиком, на залитой солнцем террасе над озером. В неподвижной глади озера отражались горы, и тишина казалась поэтому еще более глубокой. Матильда не разрешила кельнеру раскладывать еду по тарелкам. Она хотела сама угощать Уэстона.

Уэстон послушно протягивал Матильде тарелку и благодарил ее; он вел себя, как благовоспитанный мальчик, довольный тем, что о нем заботятся. Тайком они обменивались беглыми взглядами. Кельнер был поблизости.