Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

В розовых облачках Матильда различила убогую каморку, и себя самое в белом больничном халате. Она склонилась над больным ребенком, у изголовья которого стоял ангел смерти. Мать ребенка горько плакала, у нее не было денег на врача и на лекарства. Но вот в комнату вошел Зилаф и принес лекарства, хлеб и кувшин молока. Сурово улыбнувшись, ангел смерти исчез.

«Я его жена и буду помогать ему», — грудь девушки высоко вздымалась. Матильда вскочила.

Только треть длинного стола из темного мореного дуба была накрыта к обеду. Тарелки стояли треугольником. У вершины треугольника, во главе стола, сидела мать Зилафа.

Перевернув тарелки и приблизив их к свету, мать и сын внимательно разглядывали фарфор; они уверяли, что новые тарелки гораздо белее. Дело в том, что Матильда разбила две тарелки из столового сервиза на двенадцать персон и купила вместо них другие, такие же.

— Какая жалость, — вздохнул Зилаф, протягивая свою тарелку Матильде, в чьи обязанности входило разливать суп за обедом.

Мать также подвинула тарелку Матильде, не преминув заметить:

— Сервиз уже не тот. Что ни говори, а он загублен.

Матильда схватила обеими руками все три тарелки, стоявшие горкой одна на другой, подняла их и с такой силой опустила на стол, что они разбились вдребезги. Зарыдав, она выбежала из комнаты. До этого Матильда вот уже несколько недель за каждой трапезой молча выслушивала попреки.

Мать в испуге отпрянула, а Зилаф, раз и навсегда расставивший своих близких по полочкам, как расставляют безделушки, оторопел: можно было подумать, что все его жизненные устои сметены с лица земли каким-то стихийным бедствием, наподобие землетрясения.

Матильда побежала в спальню, бросилась ничком на супружеское ложе и, уткнувшись в одеяло, горько заплакала. В их первую брачную ночь Зилаф быстро подсунул кусочек картона под ножки своей кровати, так что теперь кровати стояли на одном уровне.

— Разбитые тарелки надо заменить, а это опять лишние расходы, — сказала мать Зилафа, всю жизнь работавшая как вол ради сына; даже сейчас, на старости лет, она была не в силах привыкнуть к обеспеченному существованию.

Из мрачной дубовой громады буфета мать достала другие тарелки.

— Семь франков за те разбитые тарелки я вычел из денег, что даю Матильде на хозяйство, — сказал Зилаф, проглотив ложку супа. — За эти три тарелки я тоже вычту у нее.

— Как ни крути, деньги все равно твои. Она ничего не принесла в дом.

— За это мы ее не должны упрекать, мама. Я женился на Матильде, потому что не хотел никакой другой жены. Я ведь знал, что она бесприданница.

— Раз так, ей следовало бы, по-моему, вести себя поскромнее.

Зилаф отодвинул пустую тарелку.

— Матильда молода. Ей еще многому надо поучиться. Я с ней поговорю.

Зилаф обошел свою пятикомнатную квартиру. Мебель в ней все еще выглядела так, словно она была выставлена в магазине, как два года назад. Единственное, что удалось убрать Матильде, был букет из искусственных трав и маков, присланный в придачу к купленным вещам. Даже на второй год замужества молодая женщина все еще старалась выкроить несколько рапенов на цветы. Но атмосфера мебельного магазина оказалась сильнее, чем Матильда и ее цветы. Теперь Матильда уже не делала попыток вдохнуть жизнь в это жилье. Ежедневные ссоры по мелочам, в которых Зилаф часто предавал ее, считая, что защищает от нападок матери, постепенно парализовали волю молодой женщины.

В этом доме Матильда гибла, а Зилаф даже не чувствовал, что его окружает ледяная пустыня. Иногда молодая женщина вырывалась на волю и убегала в лес.

Матильда сидела у туалетного столика и в страшной спешке, как автомобильный гонщик, который должен сменить колесо во время гонки, причесывалась и пудрилась; за секунду до прихода Зилафа она привела себя в порядок и горела желанием опять наладить мир в доме.

— Прости меня, прошу тебя, прости! — Она бросилась в объятия мужа. Ей казалось, что ласковые слова растопят лед в сердце Зилафа.

Но Зилаф не был способен умиляться мгновенными порывами жены.

— У тебя не в порядке нервы. А может, тебе вреден городской воздух? Во всяком случае, ты должна лучше владеть собой.

— Я извинюсь перед матерью. Только, ради бога, не мучайте меня из-за этих злосчастных тарелок. Да и вообще… — В серых глазах Матильды вспыхнула какая-то искорка.

Матильде уже минуло двадцать, но она все еще казалась тоненькой семнадцатилетней девушкой. У нее была крепкая, уже созревшая грудь, широкие плечи и узкие бедра.