Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— Когда я по утрам приношу баронессе завтрак в спальню, она лежит в постели, прямо как ангелочек. — Михаэль был тогда настолько неопытен, что решительно ничего не понял.

Но теперь, вспомнив первый раз за сорок лет при взгляде на галстук с голой женщиной фразу лакея и его грязную улыбку, Михаэль почувствовал сильнейшее волнение, как в тот раз, когда он прочел газетную заметку, побудившую его написать «Карла и Анну».

Михаэль немедленно оглох и ослеп для всего, что творится вокруг; погруженный в раздумье, он вернулся домой и начал работать над «Немецкой новеллой».

Уже сорок лет не вспоминал о своей жизни в Ротенбурге. И теперь перед ним словно взвился театральный занавес. Целый поток воспоминаний, живых, красочных, нахлынул на него. Голова и сердце пылали.

В «Немецкой новелле» ему хотелось изобразить ремесленника немца за работой, показать, как он вытачивает ключ и кует топор, шьет башмаки, красит потолок и сколачивает комод. Ему хотелось так зримо, так пластично изобразить все эти трудовые процессы, чтобы читатель воочию увидел их. Михаэль полагал, что добиться этого будет совсем не трудно, — ведь он сам работал слесарем, — и пришел к выводу, что тот, кто изучил какое-нибудь одно ремесло, сможет понять и представить себе труд любого ремесленника. Боялся он другого — что не сумеет изобразить не надуманно, а живо и убедительно все психологические подробности гибели Жозефы, которую лакей соблазняет и доводит до самоубийства.

На деле все получилось совсем наоборот. Ничто никогда за всю его писательскую деятельность не удивляло Михаэля до такой степени. Ему удалось без особого труда изобразить трагедию Жозефы со все новыми психологическими деталями; зато пластически передать, как маляр покрывает клеевой краской потолок в большом зале для приемов, оказалось неизмеримо труднее и утомительнее и отняло в сто раз больше времени, чем нужно маляру для окраски потолка. Он волновался, не вставал из-за стола и по целым дням все красил и красил потолок.

В это время Михаэль частенько бывал у Томаса Манна. Вечерами после ужина они по очереди читали друг другу вслух. Томас Манн читал отрывки из своего еще не законченного романа «Доктор Фаустус», а Михаэль — написанные за последние недели отрывки из «Немецкой новеллы». «Немецкая новелла», судя по всему, производила на Томаса Манна большое впечатление. Михаэль, со своей стороны, считал и сказал об этом, что «Доктор Фаустус» будет произведением не менее значительным, чем «Будденброкки». Хорошие были вечера!

(Несколько лет спустя в книге Томаса Манна «Возникновение доктора Фаустуса» Михаэль прочел о себе и о «Немецкой новелле» следующие слова: «Я с истинным уважением слушал его тихую, запинающуюся речь. В высшей степени верно уловленный поэтический облик старонемецкого городка (Ротенбург-на-Таубере), дух ремесла, в котором так хорошо разбирается бывший механик и слесарь и которому он умеет придать такое специфически немецкое очарование, психология страсти на историческом фоне, то есть распад на чувство и чувственность, и таинственный демонизм целого — все это, вместе взятое, очень привлекало меня, и я остался верным почитателем этого недостаточно признанного произведения и считаю его маленьким шедевром».

Но за несколько строк до этого признания и похвалы Михаэль прочел: «Не подлежит сомнению, что оно (произведение) во многом пронизано духом Фаустуса, его настроениями и идеями, которые, впрочем, принадлежат автору не меньше, чем мне».

Михаэль задал себе вопрос: с какой целью написал Томас Манн эту фразу, которая сама по себе противоречива? Почему вначале он утверждает, что «Немецкая новелла» пронизана, и даже «без сомнения», духом Фаустуса, его настроениями и идеями, когда в конце он же сам вынужден признать, что эти идеи и настроения в равной мере принадлежат нам обоим. Может быть, подсознательное чувство справедливости заставило его в конце фразы взять свое утверждение обратно? Но неужели Томас Манн, который так хорошо знает человека, не мог понять, что недоброжелательный читатель обратит внимание лишь на первую часть утверждения и тем самым сочтет Михаэля плагиатором?

Прежняя радость и признательность Михаэля по поводу того, что его собрат по перу сумел в одной фразе с такой потрясающей точностью уловить и передать внутреннюю сущность «Немецкой новеллы», сменилась огорчением. Наконец он сказал себе: «Вероятно, только Томас Манн может разрешить загадку — как один писатель воспринимает идеи и настроения другого писателя, хотя они в равной мере принадлежат им обоим».