Чех купил три велосипеда. (Он носил крупную денежную сумму на груди под рубашкой. У Михаэля и австрийца не было ни франка.) Они проехали небольшой кусок по шоссе, затем свернули на первую же боковую дорогу. Так начался поход через Францию по тропам и проселкам.
Пугливый чех оказался для них большой обузой. Всякий раз он отказывался покидать очередное укрытие и затевал длительные переговоры, которые, конечно, ни к чему не приводили, — он не хотел подвергать себя риску, хотя, конечно, не мог не признать, что иначе их план не осуществить и что, если они вообще намерены двигаться вперед, им десять раз на дню надо подвергаться опасности угодить в руки немцев, ибо те заняли все города и могут появиться неожиданно в любом месте. Оставалось одно — не считаться с ним и с его страхом: только это могло заставить его покинуть надежное укрытие и снова пуститься в дальний путь.
Наконец они добрались до неоккупированной территории, где им больше не приходилось опасаться немцев. Двадцать восемь суток провели они в пути, у двадцати восьми крестьян просили приюта на ночь — точно у двадцати восьми. Поезд доставил их в Марсель.
Но побег из лагеря и путь от Атлантического океана до Средиземного моря сквозь немецкую армию оказался всего лишь приятной прогулкой — пусть рискованной и утомительной, но все-таки приятной по сравнению с тем, как марсельская полиция обращалась с эмигрантами. Михаэль говорил себе тогда, что он просто не в состоянии правдоподобно изобразить непрерывный поток изматывающих нервы угроз и адские муки запуганных, растерянных и беспомощных эмигрантов.
Тюрьмы были переполнены. Полиция каждую ночь и каждый день устраивала облавы, после которых бесследно исчезало еще несколько эмигрантов. Чего-нибудь недоставало в их бумагах — какого-нибудь подтверждения, печати, отпускного свидетельства за подписью лагерного коменданта, то есть как раз того, чего эмигрант, бежавший из лагеря от немцев, не мог иметь при всем желании.
Среди прочих бесчисленных и фантастических слухов все настойчивей повторялся весьма правдоподобный слух о том, что немцы уже приступили к захвату Южной Франции и тем самым Марселя, а это неизмеримо усугубляло страхи издерганных эмигрантов, поскольку из Франции их не выпускали. Каждый обзавелся испанской или португальской транзитной визами, а также визой на въезд в какую-нибудь экзотическую страну. Но визы на выезд французское правительство не давало. Не давало, и все. Правительство не старалось подыскать никаких объяснений, потому что их и не было. (Когда немцы потом заняли Южную Францию, французская полиция выдала гестапо тысячи эмигрантов — мужчин, женщин, детей, которые кончили свою жизнь в печах Освенцима. Если бы французское правительство выдало им визы на выезд, им не пришлось бы умирать такой мучительной и ужасной смертью.)
Из этого круга смерти в конце концов вырвалось некоторое число эмигрантов и среди них — Михаэль. Они без всяких выездных виз перешли испанофранцузскую границу в Пиренеях. Многих задержали еще на пути к границе — в поездах, на вокзалах, многих — на самой границе. Многие предпочли смерть возвращению в марсельский ад и покончили с собой на границе, в двух шагах от свободы.
В Лиссабоне Михаэль получил через несколько недель визу на въезд в Америку при содействии комитета, основанного Франклином Делано Рузвельтом для спасения известных европейских ученых и писателей от нацистов. Девятого октября 1940 года Михаэль с тяжелым сердцем поднялся на борт корабля. Что делать ему, немецкому писателю, в Америке?
При входе корабля в нью-йоркский порт Михаэль, как это уже делали до него миллионы эмигрантов, засмотрелся на встающие из моря огромные причудливые растения — грандиозный силуэт неправдоподобно высоких зданий, густо покрывших весь Манхэттэн, которому теперь цена свыше ста миллиардов долларов и который в свое время был продан индейцами белому человеку за сумму, приблизительно равную двадцати долларам.
Михаэль прибыл в Америку настоящим оборванцем с рукописью незаконченного романа и тринадцатью долларами в кармане. Прямо на пристани представитель киностудии братьев Уорнер вручил ему в качестве аванса двести долларов. Голливудские деятели немецкого происхождения уговорили руководителей крупных студий заключить с некоторыми немецкими писателями-эмигрантами «спасительные договоры» и выплачивать им в течение года по сто долларов еженедельно. Пряча в карман расписку, представитель дружелюбно ухмыльнулся и сказал, что Михаэля ожидают через неделю в студии братьев Уорнер.
Читать дальше