Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— Да, но…

— Никаких но!

— Да, но дайте же ей, наконец, лекарство! — приземистый и врач одновременно подскочили к Лизе, которая в забытьи сползала со стула.

— Звонил домашний врач. Он сейчас придет. Вашей жене стало нехорошо, — такими словами встретила Михаэля шестнадцатилетняя служаночка. Она всего третий день жила в Берлине и радовалась всему, что видела и слышала. Она была беленькая, как яблочко, крепенькая, как яблочко, и за эти три дня уже выучилась носить туфли на высоком каблуке и шелковые чулки.

Михаэль схватил телефонную трубку. Но, пока врач сообщал обо всем, что знает, Михаэль уже услышал тяжелые шаги по лестнице. Двое санитаров в серой форме внесли Лизу на носилках.

На прозрачное восковое лицо упали косицы волос. Руки были сложены на груди, как у мертвой. Она походила на еще не пришедшую в себя больную, которую уносят с операционного стола.

Страх, охвативший его, был так силен, что не мог длиться больше одной секунды. «Приготовьте постель!» Он бросился навстречу Лизе. Она открыла глаза и снова закрыла их — взгляд, лишенный силы, не взгляд даже, а просто поднятие век, и все же он прочитал в нем печаль, обреченность и в то же время мужество, как у каждого, кого коснется смерть.

Даже когда ее уложили в кровать, она не могла говорить. Она только поглядела на него еще раз. Губы у нее посинели. И снова испуг пронизал его.

Она почувствовала, с какой нежностью он убирал ей волосы со лба, она пыталась улыбнуться ему. Это было труднее, чем здоровой женщине взвалить на свои плечи ради любимого всю тяжесть мира.

Врач, друг Михаэля, уже на лестнице сбросил пальто, в передней, не останавливаясь, собрал стетоскоп и, помедлив какую-то долю секунды перед дверью, спокойно вошел в спальню.

Недавно ему пришлось пообещать Лизе даже в худшем случае, не колеблясь, сказать ей всю правду о ее состоянии, и он был готов — в виде исключения — сдержать свое слово. Лиза была умная женщина, так что все равно обмануть ее будет нелегко, да и смерть за последнее время стала ближе ее душе, чем жизнь.

Когда он, пытаясь скрыть свою тревогу, присел на край кровати и нащупал пальцами медленный, чуть заметный пульс, Лиза открыла глаза. В них стоял тревожный вопрос.

Врач ответил, стараясь, чтобы его спокойствие не выглядело напускным:

— Сердечная слабость. Приступ слабости. Это пройдет. Но никаких волнений в ближайшее время!

И только тут она спросила:

— Доктор, я не умру? — И на губах ее появилась чудесная улыбка, вызванная надеждой и верой.

— Нет! — Он ободряюще рассмеялся. — Для этого вы еще слишком молоды. Конечно, будь вы на тридцать лет постарше… А так…

— Михаэль, дай мне, пожалуйста, зеркало и гребенку.

Ей сделали инъекцию. Пульс стал ровнее. Она сама поправила волосы. Потом заснула — успокоенная, ровно дыша.

— Я поражен. Такого тяжелого приступа я не ожидал. Но опасности нет никакой, — сказал врач Михаэлю. И это было его искреннее мнение. Потом он написал несколько рецептов.

— Мне-то вы скажете правду?

— Только правду… Сегодня вечером я приглашен в гости. Если понадоблюсь, позвоните прямо туда. — Он дал номер телефона.

В квартире все стихло. Шестнадцатилетняя помераночка, оставленная на страже у приоткрытой двери в спальню, задрала юбку выше колен и, вытянув безукоризненно прямые ноги, с удовлетворением рассматривала их. По приезде в Берлин она укоротила юбку на двадцать сантиметров и только теперь обнаружила, какие у нее ноги. Улыбаясь, она извлекла зеркальце из кармана передника, оскалила красивые белые зубы и третий раз в жизни попудрила маленькой пуховкой свежие, как яблочко, щеки.

В десять она пошла спать. Михаэль прикорнул на кушетке, прислушиваясь и думая о Лизе, потом о своей работе, потом опять о Лизе, и наконец уснул.

Разбудил его стон. Борясь с дурнотой, Лиза пересела в кресло, не спуская ног с постели; голова ее медленно покачивалась из стороны в сторону. Лицо побелело. Дыхание прерывалось.

— Что ты делаешь! — Испуг пронизал все его тело до внезапно отяжелевших ног. Он опять положил Лизу на кровать. Тело ее было безжизненно и неподвижно. Вдруг Михаэль всхлипнул — в эту секунду он понял, что ее жизнь в опасности. «Позвоню врачу». Он дал ей лекарство и бросился к телефону.

Нет, опасаться нечего. Пусть Михаэль положит ей на сердце холодный компресс. И опять Михаэль поверил ему, потому что хотел верить.

Она немножко отдышалась. Начала засыпать. Он без сна провел немало томительных часов у ее постели. Страх и возмущение доктором мешались с надеждой, что, быть может, доктор все-таки прав.