Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Коньяк несравненно сильнее подействовал на пустые, голодные желудки, чем действует на молодежь смерть. Лица пылали. Глаза горели. Кончились воинственные споры о литературе и искусстве. Только жизнь сохранила еще для них свой интерес — жизнь, и в центре жизни — податливые девушки. Даже Карло Хольцер, которого, казалось, ничто не может вывести из равновесия, и тот пал жертвой коньяка. Башмаки Мариньяно стояли в углу. Карло в одних носках бегал по ателье, размахивая стаканом, и скалил мощные обезьяньи челюсти.

Тунашек, румын, с длинными лоснящимися волосами и галстуком Лавальер, выглядевший точно так, как должен был выглядеть юный Данте, страстно клялся белокурой великанше, прижав руку к сердцу.

— Я хочу жить с тобой вся жизнь в Ривьерра.

Громадная блондинка — какая-то балтийская графиня, чьи пальцы, запястья и шея были унизаны крупными брильянтами, на которые все присутствующие могли бы безбедно прожить до конца своих дней, смущенно отвечала, что она последует за ним, куда бы он ни пошел, и говорила это вполне искренне. За день до этого она внезапно, как от удара молнии, потеряла рассудок и влюбилась в молодого Данте — он каждый вечер отрабатывал в кафе «Симплициссимус» свой ужин, пиликая на скрипке «Грезы» Шумана.

(Когда шесть недель спустя Михаэль шел по Тюркенштрассе, направляясь в кафе Стефани, он увидел молодого Данте, который неподвижно стоял у раскрытого окна в первом этаже какого-то здания. Данте водил рукой по воздуху между оконными косяками и, завидев Михаэля, с которым не был лично знаком, трагическим тоном сказал ему одно лишь слово: «Все».)

В темном углу кто-то громко и убежденно доказывал, что моногамия — это свинство, а брак есть только основание для развода. Захмелевший Козлик даже ногами затопал от восторга, можно было подумать, что он рассчитывает когда-нибудь применить этот тезис как защитник в бракоразводном процессе, не рискуя попасть прямо из зала суда в сумасшедший дом.

Спелла устроилась на матраце у ног своей подруги Лотты, в объятиях которой уснула француженка. Прибалтийская графиня удалилась вместе с Данте в благоуханные края. Все шесть коньячных бутылок были опорожнены. Возникла какая-то странная пустота. Около четырех часов разошлись и остальные парочки. Спелла осталась.

Когда на другой день Михаэль зашел в кафе, он увидел там Спеллу и Фрица; они сидели у окна на мягком диванчике, прижавшись друг к другу, как два голубка.

У Фрица были тонкие ноги и небольшое брюшко. Зачесанные назад светлые волосы, пышные и густые, как джунгли, закрывали часть лба и виски до самых бровей, создавая неразрывное целое с золотыми очками, в которых Фриц, очевидно, появился на свет. В общем, Фриц выглядел как бывший сельский учитель.

Он рассказал Михаэлю, что изголодавшийся композитор, господин Бетховен, во время пирушки повесился в соседней студии, и горестно заключил:

— Как раз вчера я бы мог ему кое-что подбросить — десять марок от Козлика или, на худой конец, пять.

Когда Михаэль осведомился о дне похорон, на лице у Фрица появилась широкая улыбка, которая не сходила с его лица, пока он, наконец, не сообразил, что надо ответить: «Послезавтра». Это улыбка помогала Фрицу выиграть время — так он делал всякий раз, когда его о чем-нибудь спрашивали в упор — все равно о чем: Фриц был большой тугодум.

Разорившаяся графиня Ревентлов, маленькая, худенькая, но все еще элегантно одетая — та, что впоследствии написала веселую книгу о своих любовных похождениях, — вошла в кафе и кивнула Михаэлю. После разорения она нашла свою вторую родину среди богемы и с тех пор встречала все происходящее спокойной улыбкой: будь что будет.

Михаэль сел за свой столик и заказал Артуру яйца всмятку. За два года, проведенных в Мюнхене, он многому научился и в школе живописи у Профессора Так Сказать и еще больше — в кафе Стефани, на дискуссиях, тянувшихся целыми днями, а иногда и ночами, о Боге, о жизни, обо всем на свете. Сперва он учился понимать, когда говорят другие, но в один прекрасный день сделал открытие, что может размышлять сам по себе, вполне самостоятельно. В кафе мюнхенской богемы, где основательно расшатывались устои и шаблоны жизни, он помимо всего научился смотреть на жизнь по-новому, своими глазами.

Кафе Стефани было для него университетом, где его познакомили с основными достижениями человеческой мысли, и, поскольку судьба не дала ему ни времени, ни денег для изучения тысяч полезных толстых книг, он должен был пройти в себе самом все ступени обучения, чтобы приобщиться к этим достижениям. Теперь Михаэль выдержал экзамен в университете Стефани, стал профессором и получил кафедру — столик возле печки. Ко всему, он научился заказывать у Артура яйца всмятку, даже не имея денег, чтобы уплатить за них. Артур-спаситель только и записывал долг в свою растерзанную книжечку.