Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Анархист тем временем докладывал, что, по имеющимся у него сведениям, владелец большой мясной лавки, некий Рюкен, обычно оставляет на воскресенье в ящике письменного стола всю субботнюю выручку — около восьмисот марок, так как банк по субботам закрыт.

Он приложил палец к огромному породистому носу и скривил в усмешке крохотный рот:

— Мясник и его жена каждое воскресенье от десяти до одиннадцати бывают в церкви, дома никого не остается, замок у ящика самый пустяковый. Так что достать деньги — проще простого.

Русский, перед которым стояла красная лакированная рулетка величиной с блюдечко, ответил голосом, исключавшим всякие сомнения:

— Восемьсот марок мы, конечно, экспроприируем, ибо это совершенно в ницшеанском духе. Определенно в ницшеанском.

— И потом нам могут просто понадобиться деньги. Деньги всегда могут понадобиться, — добавил Фриц и наполнил свой стакан.

Анархист улыбнулся с нескрываемым презрением:

— Дело не в деньгах, дело в идее — в том, чтобы подорвать устои государства. Любыми средствами. Об этом-то и речь.

— Ясно! — убежденно крикнул русский.

— И, кроме того, если хотите, я могу поехать с этими деньгами в Монте-Карло и с помощью моей системы увеличить капитал в сто раз. Без никаких.

Пока он на игрушечной рулетке демонстрировал свою систему и превращал воображаемые восемьсот марок в воображаемое богатство, доктор Крейц неподвижно стоял у окна в маленькой комнате, смотрел на по-ночному тихую улицу и думал о еще не родившемся ребенке. Рука его непроизвольно полезла в карман. Он вытащил из кармана стеклянную трубочку с кокаином, зажал одну ноздрю и втянул в другую белый порошок. Когда спустя несколько секунд появилась с подносом его жена, глаза у него уже блестели. Она все еще сияла от радости — муж обещал ей, что у них будет здоровый ребенок. Они вышли к гостям.

Жена доктора Крейца выросла в провинциальном австрийском городке под строгим и неослабным надзором почтенных родителей, теперь она с веселым любопытством слушала бунтарские речи друзей мужа — смутить ее здравый смысл они не могли.

Михаэль и Софи появились у Крейца уже после попытки ограбления мясоторговца. Доктор встретил юную чету с крайней деликатностью и осторожностью, как будто оба они были хрупкими безделушками из тончайшего стекла. Несмотря на все усилия, он не мог скрыть свою радость по поводу того, что Софи больше не девушка, — радость так и светилась в его глазах.

Фриц и анархист тоже сидели у Крейца. Только что пришла телеграмма от русского из Монте-Карло: «Вернусь сегодня вечером тчк зов смерти». Каждый задавал себе один и тот же вопрос: что может означать этот «зов смерти». Все чуяли беду.

В соседней комнате жена доктора Крейца рассказывала, как ей удалось убедить мужа не принимать участия в ограблении.

— Чтобы не раздразнить его, я ему, конечно, не стала говорить, что просто считаю это опасным, я сказала другое, — кстати, я так и думаю: «Ты слишком благороден для этого». Ну, скажи, Софи, разве я не права?

Налет на квартиру мясоторговца Рюкена прошел гладко по заранее намеченному плану. Пока русский — его оставили стоять на страже — в назначенное воскресное утро прохаживался по безлюдному переулку с таким нарочито равнодушным видом, что мог бы вызвать подозрение даже у самого глупого полицейского, анархист и Фриц вскрыли отмычкой дверь и ящик письменного стола. В ящике оказалось ровно семь марок. Похищение семи марок никоим образом не могло подорвать устои государства. Исходя из этого, анархист силой вырвал деньги из рук у Фрица и швырнул их обратно в ящик. На другой день жена доктора Крейца, потрясенная системой русского, выдала ему деньги для поездки в Монте-Карло.

Вернулся он около полуночи. Служащий казино вручил ему билет третьего класса Монте-Карло — Мюнхен только на вокзале и собственноручно усадил его в поезд; вид у бедняги был соответствующий — детское личико стало еще меньше и покрылось зеленоватой бледностью, как у утопленника. Ко всему, в вагоне-ресторане не нашлось Артура-спасителя, который насыщает голодных даже тогда, когда им нечем заплатить.

Русский тут же увлек доктора в маленькую комнату: несколько минут он молча расхаживал по ней, погруженный в свои мысли, потом вдруг вскинул голову:

— Да, другого объяснения не подыщешь, — это был, конечно, зов смерти. Потому-то я и проиграл. Я просто должен был проиграть, это ясно. Не сознавая, как я туда попал, я вдруг очутился на монакском кладбище для самоубийц, погруженный в размышления о своем детстве, — он еще раз вскинул голову и решительным движением руки отбросил, наконец, все сомнения. — Определеннейший зов смерти. На обратном пути я, конечно, приступил к самоанализу.