Охваченная ужасом толпа безмолвствовала. Вдруг послышалось чье-то рыдание.
Двадцать четыре французских солдата поступили так, как им приказал комендант: они бросили винтовки на землю и подняли руки вверх. Комендант шагнул к лейтенанту, вытянулся и отдал честь.
Приложив палец к козырьку, лейтенант спросил:
— А теперь скажите, есть в этом свинарнике помещение, которое запирается на замок?
— Да, погреб! Он запирается!
— Тогда марш в погреб. Я говорю это вам и вашим героям-солдатам.
Один из французских стражников, пожилой рыбак, опустил руки и спокойно произнес:
— Да здравствует Франция!
Лейтенант мельком взглянул на него и, махнув рукой, подал знак своим солдатам.
Пока немцы входили в лагерь, а французы брели к погребу, двойник Уэстона под прикрытием окаменевшего строя людей потянул историка на задний двор. За ними последовали шестидесятипятилетний профсоюзный деятель из Мюнхена и австрийский журналист.
На глазах у французских конвойных они придвинули к высокой стене стол. До них донеслись слова немецкой команды, приглушенные расстоянием.
Один из конвойных опустил винтовку, медленно приблизился к беглецам и крикнул:
— Назад!
Послышался топот сапог, немецкое подразделение, печатая шаг, приближалось к ним. Двойник Уэстона, готовый в эту страшную минуту на все, пристально посмотрел французскому часовому в глаза и, ставя на стол ящик, произнес угрожающим тоном:
— Немцы уже здесь. Чего тебе еще надо! Брось дурить.
Французский солдат, ошеломленный приходом немцев, — ведь и он теперь оказался в их власти, — и сбитый с толку всем происходящим, очевидно, сам не знал, как ему поступить. Его решимость была поколеблена. Лицо конвойного выразило недоумение. Губы бессильно шевельнулись. Он отвел глаза, когда беглецы начали взбираться на стену.
Соскочив со стены, они побежали вниз по открытому склону.
Историк, неловко спрыгнувший, упал и отстал от своих товарищей. Озабоченный двойник оглянулся назад и увидел трех немцев, которые стояли чуть выше на шоссе, широко расставив ноги; их силуэты четко выделялись на фоне неба.
— Стой! Стой! — заорали солдаты и вдруг присели на корточки.
Затрещали пулеметы.
Побросав узелки, беглецы мчались со всех ног. Они добежали до какого-то ручья, перебрались через него вброд и, задыхаясь, вскарабкались на другой берег. Теперь они нерешительно оглядывались вокруг, не зная, куда бежать, чтобы не попасть к немцам. Пулеметный огонь прекратился.
Какой-то школьник спрыгнул с велосипеда и, горя усердием, взволнованно указал беглецам на дорогу к берегу, — только там они могли избежать встречи с немцами.
На их пути возвышался крутой холм. Взобравшись на него, шестидесятипятилетний мюнхенец вдруг зашатался и упал. Он умер от разрыва сердца.
Несмотря на то что любое промедление было смерти подобно, какое-то непонятное чувство заставило беглецов задержаться возле покойника и потерять несколько драгоценных секунд — ведь он лежал на солнце с открытыми глазами. Они поспешно унесли его в тень. Историк — дыхание со свистом вырывалось у него из груди — произнес дрожащими белыми губами:
— Вот кому удалось бегство.
Спотыкаясь и с трудом переводя дыхание, беглецы пробежали через глубокую лощину, на которую им указал школьник, и вдруг увидели море. Теперь они бежали вдоль берега, и сознание того, что с каждым шагом они все больше удаляются от лагеря, придавало им силы.
Солнце опустилось в море. Только с наступлением ночи они решили сделать привал, укрывшись за глинистым обрывом.
Теперь они были свободны. Они смеялись, радуясь своей удаче. Но смех их напоминал смех приговоренных к казни, которым удалось бежать, но которые каждую минуту ожидают, что их снова схватят.
Все трое сходились на том, что их единственное спасение — бегство в Англию.
Необходимо найти рыбака, который согласится переправить их на тот берег.
Море и небо стали совсем черными. Беглецы с трудом пробирались во мраке по каменистому берегу; так они шли всю ночь.
Уэстон стоял среди дюн, не зная, что предпринять. С того самого момента, как он проснулся в сарае, где его всю ночь мучили кошмары, он в отчаянии ломал себе голову над тем, как выбраться из этой тюрьмы без решеток. Его взгляд был прикован к недосягаемому английскому берегу. Он был на свободен и все же пойман. Когда Уэстон разглядел, что трое незнакомцев, медленно, как улитки, ползущие по берегу, одеты в штатское, он спокойно опустился на песок.
Читать дальше