Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Было ясное утро, но Уэстон не замечал ничего вокруг. На тихой глади моря кое-где мелькали узкие светлые полосы — белые мазки: казалось, кто-то тронул блестящий серый бархат кистью.

Беглецы в испуге остановились — они увидели человека среди дюн. Но вскоре они поняли, что это отнюдь не немецкий солдат, и вновь двинулись в свой нескончаемый путь. И они возлагали все надежды на моторные катера, стоявшие у пристани.

— По-видимому, это рыбак. Кто знает, быть может, он как раз тот человек, который переправит нас в Англию, — сказал австрийский журналист и с вымученной улыбкой зашагал по направлению к Уэстону. Этот высокий, широкоплечий, полный человек в роговых очках с загорелым лицом, посеревшим за последнюю ночь, спросил первого, кого он встретил в своей новой жизни, о том, что его меньше всего интересовало:

— Будьте добры, скажите, который час?

Вместе с Уэстоном он медленно двинулся по песку к своим товарищам, ожидавшим его на берегу. Австриец по-прежнему вел пустой разговор — о бодрящем морском воздухе, о чудесном белом песке, о том, что дальше пойдет каменистый берег, об Англии, до которой отсюда совсем недалеко, и как бы между прочим о катерах. Интересно, кому они принадлежат. Наконец, проникнувшись доверием к Уэстону, австриец сказал:

— Дело в том, что мы бежали от немцев и нам хотелось бы перебраться в Англию.

— Ах вот как, в Англию, — сухо заметил Уэстон.

…Если бы в это ясное утро на освещенных солнцем дюнах Бретани появилось привидение, историк вряд ли был бы так потрясен. Только после того, как Уэстон с изумлением и радостью протянул ему руку, он вышел из столбняка и поверил собственным глазам.

Пока все знакомились, Уэстон и двойник дивились своему необычайному сходству. В подтверждение этого сходства они улыбнулись друг другу одинаковой улыбкой.

В каменном сарае они начали обсуждать планы бегства в Англию.

Австриец сказал, что, по всей вероятности, все дело в деньгах. За деньги какой-нибудь рыбак переправит их в Англию. Он посмотрел на Уэстона. Но тот не решался отнять последнюю надежду у людей, которые, рискуя жизнью, бежали из лагеря и теперь, несмотря на смертельную усталость, все еще не падали духом. «Пусть они хоть выспятся сначала». У историка уже слипались глаза.

Стемнело. Уэстон, стоя на берегу, наблюдал за прожекторами немецких моторных лодок. Вернувшись в сарай, он присел на солому возле своих товарищей по несчастью, к этому времени уже успевших проснуться, и поведал им то, что уже нельзя было дольше скрывать: бегство в Англию невозможно, так как немцы конфисковали горючее на всех пристанях Бретани.

Было темно, и Уэстон не различал лиц беглецов. Но он чувствовал, как в их сердцах безмолвно умирала надежда.

Наконец австриец сказал:

— Что ж, если это так…

Опять наступила тишина, потом в темноте прозвучал голос историка, который внутренне уже примирился со своей судьбой.

— Это конец. С тем же успехом мы могли остаться в лагере. Я вас тогда еще предупреждал.

Двойник рассердился. С язвительной любезностью он заметил:

— Дорогу назад нетрудно найти. Ручаюсь вам, что вас примут обратно.

— Надо признать, что немцы действуют быстро и решительно, — сказал австриец. — Не знаю, что делать.

Он обернулся к Уэстону. В ответ тот лишь пожал плечами, — уже целые сутки он тщетно искал выхода.

Послышались чьи-то шаги. Уэстон взял у рыбака корзину с провизией. Эту ночь они провели в каменном сарае.

Так прошли четыре бесплодных дня. Не зная, на что решиться, беглецы с каждой минутой проникались все большей ненавистью к ни в чем не повинной природе. Треск мотоциклов, дважды пролетавших мимо каменного сарая, весьма недвусмысленно напоминал им, что если они будут медлить, то рано или поздно попадут в руки немцев. Но они все еще не знали, куда им податься.

Двадцать пятого июня рыбак, прятавший их, приехал на велосипеде из ближайшего городка с газетой, в которой сообщались условия перемирия, продиктованные французам 22 июня в Компьене. Один пункт этих условий непосредственно касался трех эмигрантов: Франция взяла на себя обязательство выдавать каждого, кого затребует Германия.

Правда, беглецы не знали, значатся ли они в списках преследуемых лиц. Но как бы то ни было — отныне с этой возможностью надо было считаться. Теперь им угрожала не только германская оккупационная армия, но и французская полиция и гестапо.

В сотый раз вышли они на берег и сели на песок. Бежать морем из Франции было невозможно. Наконец Уэстон, которому грозили долгие годы лагеря для военнопленных, высказал вслух то, о чем уже давно думали его спутники, хотя и считали этот план неосуществимым: