Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

Тут же и дал строгий наказ своим слухачам вызнать, откуда снова потянуло подозрительным дымком затлевшей смуты. И те расстарались вовсю. Разнюхали, что подозрительным дымком потянуло еще с прошлого века, когда один известный бытописец случайно обронил где-то, что, мол, «гегемонской бабы ум лучше всяких дум», а его собрат по перу подбавил, будто хворостинку подбросил в занимавшийся костерок, что «она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет». Вот с этого все и началось.

Вначале принялись толпами горлопанить, потом постреливать, а после и бомбы кидать в сановных особ, и подхвативший костер вольнодумства и своеволия смел все охранительные преграды, с поджигательным факелом подобрался к царскому трону и спалил его вместе с сидельцем и домочадцами. Вот с той огненной поры все потягивает дымком часто занимавшейся смуты в Гегемонии, только и успевали тушить, а зажигальщиков да призывальщиков казнить, и так много их казнили, что и счет потеряли, чуть весь народ под корень не извели, да приспела другая пора. Из всего услышанного и увиденного слухачи написали Смутьянычу свои логические выводы вкупе с советами по исправлению худых дел в державе.

Первый логический вывод гласил, что любой переворот нынче, как и смена другим путем державной власти, жизнь народа, даже обозримом будущем, не улучшит. Дергать же сегодня на крутые перемены уже сбитый с толку народишко крайне опасно, о чем и следует высочайше донести до самого народа.

Второй логический вывод гласил, что с прискорбием и высочайше доносим, что державная казна нынче от разорения пуста и в безвылазных долгах, и все это серьезно и надолго.

Третий логический вывод доказывал, что гегемонские бабы, угрожавшие переворотом, по природе своей милосердны, невероятно сообразительны и любопытны, в любой обитаемой среде добычливы, выносливы и живучи. Обычно при общении легко и охотно идут на контакт, но с босяками нынче не связываются и в долг им не дают, и те от обиды и унижения бесятся и всем жалуются, что не допросишься, хоть изматерись, все равно не дадут. И дальше так жить нельзя, надо что-то делать, черт бы их побрал. А что делать – и сами не знают.

В силу представленных логических выводов ихний переворот сегодня, строго говоря, маловероятен. Хотя в отдельных случаях возможен, без всякой опасности для государства и их жизни, если будут более милостивы к страдающим и нуждающимся. По-царски щедро одарил царь своих служивых: кому жалование накинул, кому медальку навесил, а кому и эполеты затяжелил – повысил в звании. А ведь и было за что, прости Господи.

Но возмущению гегемонов не было предела, когда царские глашатаи донесли до них логические выводы. «И в мать бы её уети, эту житуху нынешнюю, какую всем учинил Смутьяныч, так ни разу и не подумавши на трезвую голову, как следовало бы обустроить им же порушенную и разоренную державу, сделать ее хоть малость пригодной для сносного житья, как советовали умные люди. Да ведь снова, окаянный, не прислушался, нелюдимо отмолчался». Но, как всегда у них бывало в таких случаях, – все болтовней и кончилось.

Много худого наслушался Смутьяныч при братании с народом, но было и хорошее, да не запомнилось почему-то. А в душу запала та последняя встреча с народом, когда резали правду-матку в глаза, будто под дых били, и вспоминать об этом не хотелось. Особенно допек его известный властитель народных дум, стойко переживший всех красноголовых царей и немало от них настрадавшихся. Это он молил, почти кричал, в неистовом порыве простирая к нему старческие руки, будто отдавал в заклад свою исстрадавшуюся от любви к отчизне душу. Долго потом слышался Смутьянычу по ночам этот протяжный стонущий голос старца, напоминавший ему заунывную похоронную молитву в осиротевшей лачуге нищей семьи, которую слышал когда-то в детстве.

– Куда, слышка, прем, Смутьтяныч, сломя голову? – надрывался старец. – Кажись, слышка, разгуляй поле приперлись? Дак нам туда, кажись, слышка, не надо? Дак спохватись! Натяни вожжи да осади коней, слышка! Придержи вороных-то да посоображай маленько, пока не поздно! Приглядись, Смутьяныч, может, оглобли, куда повернуть надо, дак успевай и вожжи-то в натяг держи, не давай слабину и ловчее имя управляй, так-то может до столбовой дороги и дотянем. Да покайся перед народом за грехи свои, преклони колени-то, поклонись ему, апосля и трогай и не оставляй позади немощных да увечных, подсобляй им тащиться наравне со всеми, тогда, может, и прощен будешь.