Гийом Мюссо - Девушка и ночь

– Валяй заказывай! Сейчас вот допишу статейку и прямиком к тебе.

– Про что пишешь?

– О досуговом Салоне для пенсионеров, он только что закончился. Я вряд ли получу за это премию Альбера Лондра [83], а потому уступаю ее тебе.

Ожидая Пьянелли, я взял его книжку и, как обычно, когда она оказывалась у меня в руках, впился взглядом в обложку. Винка с Алексисом Клеманом на танцплощадке. Фотоснимок был сделан на предновогоднем балу – в середине декабря, за неделю до убийства преподавателя и исчезновения Винки. Эта фотография всегда причиняла мне боль. Винка, живое воплощение цветущей юности и красоты, не сводила глаз с Клемана. Ее взгляд был полон любви, восхищения и желания нравиться. Они танцевали твист, и фотограф запечатлел их на веки вечные в грациозной, чувственной позе. Это напоминало сцену из «Бриолина» [84], по-новому отображенную Робером Дуано.

Кстати говоря, а кто сделал эту фотографию? Раньше это меня никогда не интересовало. Какой-нибудь ученик? Или учитель? В конце книги я поискал имя владельца фотоснимка, но нашел только упоминание о том, что «все права принадлежат «Нис-Матен». Я сфотографировал обложку на мобильный и отправил снимок Рафаэлю Бартолетти. Рафаэль был модным фотографом нарасхват, и мы с ним жили в Трайбеке на одной улице. Но, главное, это был настоящий мастер своего дела. Он обладал высокохудожественным воображением, цепким глазом и, что немаловажно, умел глядеть в корень вещей. Уже много лет именно он делал все мои рекламные фотографии, равно как и мои снимки для обложек. Мне нравились его работы: ему всякий раз удавалось найти во мне искру, которая, определенно, когда-то давно теплилась во мне, а потом погасла. Делая мои фотопортреты, он старался выставить меня в лучшем свете – скорее жизнерадостным, чем грустным. Словом, таким, каким я вполне мог бы быть, если бы вел более спокойный образ жизни.

Рафаэль тут же мне перезвонил. По-французски он говорил с легким итальянским акцентом, который многим казался неотразимым.

– Ciao [85], Тома! Я в Милане. Съемка для «Фенди» [86]. Так что за красотку ты мне прислал?

– Это девушка, которую я любил давным-давно. Винка Рокуэлл.

– Помню-помню, ты рассказывал.

– Что скажешь про фотку?

– Ты снимал?

– Нет.

– Технически она несколько размыта, но фотограф сумел остановить мгновение. И это важнее всего. Решающее мгновение . Да будет тебе известно, Картье-Брессон [87]говорил так: «Фотография должна в движении поймать выразительное равновесие». Так вот, твоему малому это удалось. Он уловил мимолетное мгновение и обратил его в вечность.

– Ты же всегда говоришь, что нет ничего более обманчивого, чем фотография.

– Так оно и есть! – воскликнул он. – Но одно другому не противоречит.

В трубке послышалась музыка. Потом я услышал голос женщины – она просила фотографа отключить телефон.

– Дело не ждет, – извинился он. – Перезвоню позже.

Я раскрыл книгу и стал ее листать. Пьянелли сумел заполучить полицейские отчеты и сопоставил большую часть свидетельских показаний, полученных следователями. Эту книжицу я читал, когда она только вышла, и за несколько лет, что жил в Париже, провел собственное расследование, опросив всех возможных свидетелей. Минут за двадцать я перечитал ее по диагонали. Воспоминания разных свидетелей, связанные воедино, сводились к одной истории, которую со временем признали как официальную версию: парочка выехала из Сент-Экза на «Альпине»; в парижском поезде была замечена «девушка с огненно-рыжими волосами» в сопровождении учителя, «на котором была бейсболка немецкого футбольного клуба с непроизносимым названием»; девица спрашивала в гостинице вишневую колу; на следующее утро видели, как парочка проходила по гостиничному коридору, а потом исчезла: «Сменив ночного дежурного, портье нашел ключи от их номера на стойке регистрации». В книге поднимались вопросы и обозначались темные места, но вместе с тем в ней не приводилось никаких убедительных фактов, позволяющих выдвинуть иную версию, которая заслуживала бы доверие. У меня перед журналистом было преимущество: Пьянелли лишь догадывался, что эта история лжива, а я знал это точно. Клеман был мертв, и в течение тех двух дней Винку сопровождал не он. Моя подруга сбежала с кем-то другим. С призраком, за которым я шел по пятам целых двадцать пять лет.

– А ты, как я погляжу, с головой ушел в душеспасительное чтение! – бросил Пьянелли, подсаживаясь ко мне.