Дарья Бобылёва - Сборник произведений

— Лучина, лучи-и-инушка, — выводила Воздуся бесконечно унылую песню, знакомую каждой бабе, даже той, которая отродясь ее не слышала. — что же ты не ясно горишь… — А Васенька покачивался уже сам, без ее помощи.

— Ой, — снова побледнела Лера.

Васенька покачался еще немного, все медленнее и медленнее, а потом рухнул верхней половиной туловища на диван. Нижняя осталась в прежнем положении, словно отделившись от нее непонятным образом где-то там, под одеждой: колени культурно сдвинуты, ступни в мягких тапочках на полу. Судя по размеренному дыханию, Васенька просто уснул.

— Любит, чтоб я ему грустное пела, — Воздуся, кряхтя, подняла ноги сына и уложила его на диван целиком. — И про Марусю, и про шумел камыш, и другие всякие. Я уже слова-то плохо помню, мне мамочка пела. Да ему и без слов нравится.

Решив, что Васеньку, пусть и чудесно изменившегося, лучше от греха подальше не будить, подруги распрощались с Воздусей. На лестнице, едва закрылась дверь, они все обсудили и пришли к выводу, что Васенька стал какой-то малахольный, а Воздуся явно загордилась — нет чтобы рассказать по существу, что да как, все туману про чудеса напускает. Что живая — это, конечно, хорошо, но надо ей соседский бойкот объявить, пока все как на духу не выложит. А то — ишь.

Всю ночь Ира ворочалась и вздыхала, а наутро зашаркала по лестнице вниз, к Воздусе, настороженно поглядывая по сторонам — не высунула ли какая-нибудь заклятая приятельница из-за двери свой любопытный нос. Ире очень нужно было узнать, каким же именно способом Воздусе удалось прервать многолетний Васенькин запой. Дело в том, что у нее самой был зять, и очень так себе зять, и тоже скорбный по алкогольной части. Хоть дочка и молчала, как Зоя Космодемьянская, все знали, что он ее под этим делом поколачивает.

Проходя мимо одного из лестничных окон, Ира по-хозяйски распахнула его — восемь утра, а такая жарища уже, — и взгляд ее, рассеянно скользнув по чистой июньской зелени, уперся в торчащую среди деревьев четырехскатную крышу. Несмотря на ранний час, из-под крыши уже доносились голоса.

— Тьфу, чтоб ты провалилась, — пробормотала Ира.

И, надо сказать, не она одна считала корнем всех зол эту самую беседку, воткнутую ровнехонько в сердцевину двора. Большая, защищавшая и от снега с дождем, и от солнца, она манила дворовых мужиков не хуже какого-нибудь острова сирен. Они собирались там почти круглый год — и, разумеется, выпивали. Далеко не всем удавалось дойти до состояния Васеньки, но пили все. Жены даже писали жалобы, чтобы беседку снесли, но, похоже, кто-то из ЖЭКа тоже был ее завсегдатаем. Для мужской половины двора беседка давным-давно стала не просто местом для ностальгических посиделок — вот, вздыхали они, а балбесы наши все в компьютерах сидят, а помните, в домино раньше у каждого дома играли? — но и клубом по интересам, надежным укрытием от жен, детей и тещ. И часто до самого утра не стихали под четырехскатной крышей звяканье, бульканье и басовитый гогот.

Пропажа Васеньки обитателей беседки не насторожила — его и здесь не любили, считали конченым и вдобавок он всем был должен денег. Решили, что окончательно спился. Но не прошло и недели, как дворовое братство понесло новую потерю — в беседке перестал появляться Губан, он же Серега Губанов, он же зять Воздусиной приятельницы Иры. Губан был парень бестолковый, но веселый, приколист и анекдотчик, и без него беседка заметно приуныла. На мобильный он не отвечал, и друзья снарядили за ним спасательную экспедицию во главе с матерым электриком Сан-Санычем — мало ли, вдруг что случилось с человеком.

Экспедицию встретила жена Сереги, баба молодая, но уже здорово оплывшая, и с порога начала ругаться. Ей попытались объяснить, что просто товарищи беспокоятся, но она не утихала, да еще мать ее подключилась из-за закрытой кухонной двери. А когда в бабьем визге образовалась краткая пауза, Сан-Санычу показалось, что он слышит за дверью и Серегин голос. Не очень твердой рукой, потому что принять в беседке по обыкновению успели, он отодвинул Серегину жену в сторону и проследовал на кухню.

Там действительно сидел за столом Губан — гладко выбритый, во всем чистом. Сидел и методично жевал, а несколько бледноватая теща пододвигала к нему тарелки и банки с едой, которыми был уставлен весь стол. Сан-Саныч позвал Губана, но тот, похоже, был слишком занят куском сыра.

— Не будет он больше с вами пить! — завизжала Серегина жена и неожиданно вцепилась в Сан-Саныча, оттаскивая его обратно в коридор. — Не будет!