Дарья Бобылёва - Сборник произведений

К Воздусе и ее семейной драме все давно привыкли, как к бесконечному сериалу, который посматривают по инерции и безо всякой надежды на какие-нибудь сюжетные изменения. И не сразу заметили, что Евдокия Евгеньевна куда-то запропастилась. Уже пробились на клумбе сорные былинки, а у захватанной детьми курочки-наседки вывалился глаз — он был сделан из шарика для пинг-понга, а сама курица — из одноразовых стаканчиков, — когда во дворе наконец сообразили, что давненько никто не желал им ангела в пути. Дом, в котором она жила, был, как и соседний, бывшим общежитием, и многие жильцы постарше, включая Воздусю, обитали тут еще с тех времен и хорошо друг друга знали. Когда что-то случалось, на приподъездных лавочках собирались советы старейшин из самых любознательных пенсионеров, к которым по неведомым законам человеческого тяготения примагничивались мамочки с колясками, все, кто шел к подъезду и из подъезда, даже праздно гуляющая молодежь — и получалась разношерстная галдящая толпа. Так вышло и в этот раз.

Дети и внуки, выросшие в эпоху победившего индивидуализма, мялись и предлагали вызвать ту же полицию, потому что и так понятно, что там с Воздусей случилось, но если Васенька ее все-таки не убил, то ломиться в чужую квартиру как-то неудобно. Воздусины приятельницы Ира, Фира и Лера, много лет назад уговорившиеся между собой звать друг друга по-простому, безо всяких там отчеств, смерили бестолковый молодняк объединенным неодобрительным взглядом и заявили, что выяснят судьбу Евдокии Евгеньевны сами — на том собрание и разошлось.

Звонок был Васенькой давным-давно выломан, но старушки знали секрет — язычок замка можно было легко поддеть чем-нибудь тонким, поскольку и механизм, и сама дверь были расшатаны все тем же Васенькой. Евдокия Евгеньевна обычно носила с собой швейный распарыватель, чтобы не звенеть ключами и не привлекать лишнее Васенькино внимание, а старушки воспользовались шпилькой из по-прежнему пышной прически Фиры. Повозившись немного, дверь они успешно вскрыли.

Воздуся никогда не приглашала их в гости, и они сразу поняли, почему — разбитый паркет, жалкие ошметки обоев, голая лампочка… Ира, Фира и Лера дружно повели носами, но запаха разложения не учуяли. Напротив, пахло в квартире чем-то вкусным, домашним, что было довольно странно на фоне общего раздрая. И за дверью одной из комнат что-то шуршало и позвякивало. Старушки переглянулись, а потом сухопарая Фира, самая молодая и самая решительная, шагнула вперед и взялась за дверную ручку.

Первым делом она увидела Васеньку: умытый, причесанный, в застегнутой на все пуговицы рубашке, он чинно сидел на голом кособоком диване. А угнездившаяся рядом целая и невредимая Воздуся кормила его супом. Васенька вытягивал губы трубочкой, захватывал полную горячей жижи ложку и возвращал ее высосанной досуха. Воздуся тихонько ворковала и так и лучилась спокойным домашним счастьем. Ее коричневое личико даже как будто разгладилось, глаза молодо блестели из-под голых припухших век.

Сыщицы остолбенели на пороге. Потом Ира, сообразив, что неприлично вот так за чужой семейной жизнью подсматривать, деликатно покашляла. Воздуся перевела на подружек взгляд — такой нежный, что каждая ощутила, будто ее мягким перышком погладили.

— Вот, — сказала она, положив руку Васеньке на плечо. — Две недели как непьющий.

Васенька замычал, зачмокал губами, и Евдокия Евгеньевна с готовностью влила в него очередную ложку супа.

— Ой, — выдохнула побелевшая Лера, сползая по стене.

Потом пили чай с корвалолом, махали на нестойкую Леру пестрой рекламной газетенкой, как веером. Васеньку тоже поили чаем, и он блаженно причмокивал — хотя в прежние времена непременно выплюнул бы теплую безградусную жидкость.

— Ну, слава Всевышнему, — осторожно выразилась Фира и, понизив зачем-то голос, спросила: — Закодировала, что ли?

— Лучше, — сладко жмурясь, ответила Воздуся.

Васенька всосал остатки чая и, легко достав длинным языком до донышка чашки, зачавкал размокшей крупнолистовой заваркой. Воздуся зашарила по столу, но еды там не было, да и свой чай подруги, как назло, успели выпить. Васенька доел заварку и сморщился, как готовый взорваться воплем младенец.

— Ы-ы! — вырвался из его горла неожиданно тонкий, режущий ухо писк. — Ы-ы-ы!..

Воздуся осторожно взяла его за щетинистые щеки — как брала давным-давно, когда эти щеки были персиково нежными, а Васенька смотрел на мать снизу вверх, и у той сердце таяло от его искренней серьезной беспомощности. Поймала его бесцельно скользящий с предмета на предмет взгляд и… запела звенящим церковным голоском, покачивая Васенькиной головой в такт. Глаза Васеньки прояснились, сфокусировались на ее лице, и в них мелькнуло то внимание, что возникает в глазах домашнего зверя, почуявшего близость кормежки или прогулки. Чуждое, острое внимание, непереводимое в людские слова и жесты.