Элисон Скотч - Мелодия во мне

Ей ли не знать строптивость характера своей дочери? Мало ли она натерпелась от нее, когда та была подростком, особенно после того, как от них ушел Френсис, и Нелл стала демонстрировать окружающим такой своеобразный стоицизм пополам с педантизмом, который мог свести с ума кого угодно. А за фасадом тщательно скрывалась злость на весь мир. И ведь никогда не догадаешься, злится она или нет. Впрочем, Нелл постоянно была не в духе. Она могла часами играть в теннис. Гулкие удары теннисного мяча о стену эхом отдавались во всем доме. Музыка всегда включалась на полную мощь, так, что лопались барабанные перепонки и слышно было по всей округе. А чего стоит добровольный отказ дочери от двух самых главных увлечений своей жизни? Вначале она перестала сочинять музыку, хотя занималась этим едва ли не с трех лет. А потом так же внезапно завязала с живописью, к которой ее пристрастил отец, тоже, наверное, лет с трех-четырех. Да! Все это Индира видела сотни раз. И все это ей хорошо знакомо. Какое-то время она молча разглядывает Нелл, а потом решительно вскидывает голову. Нет, она не сдастся! Ни за что! Она слишком хорошо знает свою дочь. А ведь в глубине души Индира надеялась, что после всего пережитого Нелл станет другой. Ах, если бы дочь сумела забыть все свои прошлые прегрешения и обиды, все те шрамы, которые нанесла ей жизнь, то как бы изменилась вся ее жизнь. Да и она сама тоже.

– Садись, – коротко роняет Индира, указывая дочери на стул.

– Не хочу! Осточертели все эти твои разговоры!

– Дорогая, прошу тебя! Успокойся! И пожалуйста, следи за своей речью. Что за выражения?

Нелл молча кусает губы. Видно, прикидывает, что делать дальше. Прислушаться к словам матери или продолжать накручивать себя? Видя, что Нелл не торопиться садиться на предложенный ей стул, Индира продолжает:

– Если честно, то я действительно начисто забыла о существовании вот этой твоей картины. И потом… – Голос ее заметно крепнет, становится увереннее. Если бы Нелл могла вспомнить свою мать, какой она была всегда, то она бы тут же поняла, что мама сейчас просто играет с ней в поддавки, выдумывая буквально на ходу свою версию случившегося недоразумения. – Я и правда не помню такого дома, как ты его описала мне. Вот я и решила, что просто фантазия. Игра воображения, так сказать.

– Никакая это не фантазия, мама. Это то, что я вспомнила. Вспомнила! Понимаешь? – огрызается на нее Нелл. – И, учитывая мое нынешнее состояние, это дорогого стоит. Говорю же тебе! Для меня мое воспоминание – это огромное достижение. Тебе это понятно?

– Пожалуйста, прекрати разговаривать со мной в подобном тоне. Ненавижу, когда ты злишься. Вот сейчас я снова вижу перед собой ту Нелл, какой ты была в прошлом. Она мне говорит! Ты лучше себе скажи, себе, новой Нелл!

Но лицо Нелл по-прежнему остается каменным, безжалостным. И до Индиры вдруг доходит, что вряд ли ее дочь сию же минуту начнет сравнивать себя нынешнюю с прежней Нелл. Не тот сейчас момент, да и повод не тот.

– Еще раз повторяю! – чеканит она каждый слог. – Я действительно начисто забыла об этой картине. А вспомнила буквально пару дней тому назад. И специально упрятала ее туда, чтобы не будоражить тебя лишний раз. О тебе же заботилась…

Последние слова матери заставляют Нелл содрогнуться. Индира подносит к губам чашку с чаем, делает глоток и начинает мысленно считать до десяти. Разумеется, она не собирается рассказывать дочери всей правды. Ни за что на свете! Ибо так будет лучше не только для нее, но и для них всех. Ей ли забыть, как она оказалась в том проклятом доме, как в панике забирала оттуда детей… Разве можно забыть такое? Но ведь это Нелл тогда настояла. Заявила, что поедет вместе с отцом в его летнюю студию. Френсис всегда был у дочери на первом месте, и только лишь на каком-нибудь десятом – она, ее родная мать.

Но разве станет говорить она об этом с дочерью прямо сейчас? Лучше перевести разговор на что-то другое.

– Твой лечащий врач не предлагает тебе заняться йогой? Думаю, это было бы очень тебе полезно.

– Заткнись, мама! Лучше расскажи мне об этом доме…

Индира с сомнением смотрит на дочь. Кажется, медленно, но неуклонно Нелл возвращается к своему прежнему облику. И вот оно, лишнее тому доказательство. Те же беспричинные приступы гнева, те же старые привычки взрываться по любому поводу и без. Злость! Недоверие ко всем! Если выложить ей всю правду прямо сейчас, то не спровоцирует ли это очередной приступ гнева дочери? А в результате она еще больше замкнется в себе и отгородится от всего мира. А ведь Индира уже много раз спасала Нелл от приступов ипохондрии, случавшихся у нее в прошлом, вытаскивала дочь из той мышиной норы, куда она сама себя сознательно заталкивала. Индира хорошо помнит то утро, когда она чуть с ума не сошла от одной только мысли о записке Френсиса, которую он ей оставил. Муж коротко написал, что уходит из семьи, и на сей раз – навсегда. Вначале она даже решила сказать дочерям, что их отец внезапно умер. Но потом передумала. Усадила девочек на диван, выставила перед ними вазочку с песочным печеньем и по бутылке газированного напитка из лимона и лайма и стала плести что-то обтекаемое. Дескать, отец куда-то ушел. Тяжело было видеть, как мир старшей дочери в одночасье рухнул и превратился в пыль. Шло время, а ситуация в их семье не улучшалась. Индира даже пробовала обратиться к семейным психологам, искала спасение в медитации, но ничего не помогало. Нелл не изменилась ни на йоту. Напротив! День ото дня ее агрессия лишь возрастала, девочка стала просто неуправляемой. Не помогали уговоры, беседы, попытки объяснить, что следует понять и простить отца. Потому что он оказался слабохарактерным человеком, неспособным контролировать самого себя и свои поступки. Уж так устроен его мозг! А тут еще и наркотики поспособствовали. И если в итоге отец вознамерился вести отшельнический образ жизни, то, как говорится, бог ему в помощь. Но Нелл отметала все аргументы матери прочь. Она словно ушла в свою раковину, затаилась, отгородилась от всех. Постепенно раковина превратилась в железный панцирь, в такие пуленепробиваемые латы. Нет! Она никогда не простит своего отца! Ведь она была его музой, а отец был в ее жизни всем. Самым главным человеком! Так разве же можно простить подобное преда тельство?