Сарей Уокер - Диетлэнд

«Соледад! Соледадка! Дадка! Погадка!»

Когда ее семья переехала в Вайоминг и Соледад пошла в очередную новую школу, она сказала учительнице, что ее зовут не Соледад, а Дженнифер. Девочки по имени Дженнифер, которых встречала Соледад, не были похожи на нее. Они были блондинками или брюнетками и красивыми. У них не было ни странного акцента, ни темной кожи. У них были милые прозвища вроде Дженни или Дженна, над которыми никто не смеялся. Соледад не хотела, чтобы над ней смеялись. Она хотела смешаться с толпой.

В течение нескольких лет в каждый первый день в новой школе, когда учительница называла имя Соледад Аяла, Соледад поднимала руку и говорила: «Все зовут меня Дженнифер». В начальной школе все и знали ее как Дженнифер Аялу. Даже родители стали называть ее Дженни, но в глубине души Соледад знала, что она не настоящая Дженнифер; она не была похожа на американских девочек, она была самозванкой. Ей хотелось думать, что если она будет называть себя Дженнифер, то Соледад вскоре исчезнет, но когда она смотрелась в зеркало, Соледад все еще была там.

Когда ее семья окончательно переехала в Калифорнию и Соледад пошла в среднюю школу, психолог, мисс Хименес, сказала ей, что она не должна притворяться кем-то другим. «Соледад — твое настоящее имя, — сказала она, — и именно так мы и будет тебя называть». Соледад вовсе не хотелось бросать Дженнифер, но и расстраивать мисс Хименес ей тоже не хотелось. Прозвище исчезло и, казалось бы, навсегда застыло лишь в детстве, но ее мать иногда называла ее Дженни, ради веселья или просто когда они с дочерью вспоминали о былых временах.

— Дженни? Кто? — однажды спросила маленькая Люс, когда только начала осознавать, что у ее матери есть имя, и имя это Соледад, а не Дженни.

— Дженни — это девочка, которой я когда-то была, — ответила Соледад дочери, но это не было правдой. Соледад никогда не была Дженни, она была самозванкой.

У Соледад было твердое алиби на ночь исчезновения двух насильников ее дочери, Ламара Уилсона и Криса Мартинеса. Полиция предположила, что мужчины скрылись от правосудия, будучи отпущенными под залог, но, учитывая громкий характер их преступления, необходимо было провести тщательное расследование, чтобы исключить другие возможности. Начали они с Соледад, которая в упомянутую ночь была записана камерами наблюдения в нескольких местах Санта-Марианы: в торговом центре, по которому она бесцельно бродила несколько часов и в котором потом встретилась за ужином с друзьями из церкви; в супермаркете, где она закупила продуктов на неделю, ведь теперь она была одна. В течение нескольких дней после этого в городе за ней наблюдали полиция и соседи, Соледад не делала ничего подозрительного. Полиция была уверена, что ни она, ни кто-либо из членов ее семьи не пытались отомстить Уилсону и Мартинесу: отец и муж Соледад были мертвы, братьев у нее не было, ее сестры, мать и другие родственники вернулись в Техас. Расследование продолжалось.

Несколько недель спустя, после того, как Уилсон и Мартинес были сброшены в пустыню вместе с остальной «грязной дюжиной», Соледад стала сотрудничать с федеральными властями и согласилась выступить на пресс-конференции. Агентов ФБР поразило мужество скорбящей матери, но они не перестали следить за ней, не очень-то доверяя полиции Санта-Марианы. Вскоре они обнаружили, что Лита Альбридж была волонтером в женской клинике, где Соледад когда-то работала консультантом для жертв изнасилования и инструктором для волонтеров. Федералы вновь постучались в дверь Соледад Аялы, чтобы выяснить, было ли это просто совпадением, но дверь им никто не открыл. Соседка Соледад сообщила, что та уехала в Мехико ухаживать за больной теткой.

Пока мексиканские сотрудники правоохранительных органов пытались найти Соледад, агенты ФБР в Хьюстоне навестили ее мать в больнице, где старуха вскоре скончалась от пневмонии. В своем болезненном бреду женщина настаивала на том, что ее дочь невиновна, и сказала, что Соледад не скрылась от полиции, а убила себя. «У нее был пистолет, — бормотала она, описывая дни до похорон Люс. — Ей было плохо. Она пила». Сестры Соледад находились в больничной палате, когда их мать допрашивали, и умоляли агентов оставить больную женщину в покое, но агенты не обращали на них внимания.

— Она хорошая девочка, — бормотала старушка, глотая слезы, а затем добавила: — Моя Дженни никогда бы не сделала ничего плохого.

Три сестры Соледад разом вскочили со стульев, требуя прекратить допрос, но было слишком поздно. Федералы уже услышали то, что им было нужно.