Сарей Уокер - Диетлэнд

Беспечной походкой Джулия направилась к женщинам у костра, и я в недоумении последовала за ней.

— Что это у вас тут? Вечеринка? — объявила она о своем прибытии. Я заняла место с противоположной стороны бочки, между Руби и Саной. Все смотрели на Джулию, а она жевала и глотала, силившись при этом еще и говорить: — Раз уж вы все здесь, официально заявляю, что я уволилась из «Остена». Завтра мой последний день.

— Вау! — воскликнула Марло. — Конец эпохи!

— Что собираешься делать? — спросила Верена.

— Попутешествую немного. Так что в ближайшем будущем вы меня вряд ли увидите.

Джулия обращалась ко всем, но глаза ее сквозь языки пламени смотрели только на меня. Неужели она тоже собирается бежать?

— Путешествовать? — недоверчиво воскликнула Верена. — А как же твоя работа под прикрытием?

— Больше не могу. Этот маскарад убивает меня, — пробормотала она, запихивая больше еды в рот. Несколько рисинок упало на блузку. — Я чертовски голодна все время. Вы понятия не имеете, каково это. — Она начала задыхаться, как будто кусочек еды попал ей не в то горло. Она уронила тарелку в кусты, схватилась за шею и громко закашляла. Руби подала ей стакан с напитком, который Джулия тут же опустошила. — Простите меня, я как выжатый лимон. — Ее глаза были влажными от острого карри и кашля, но, возможно, это были настоящие слезы. Она снова посмотрела на меня сквозь пламя, и оранжевые языки придали ей какое-то дьявольское свечение.

Руби потянулась к пакету, достала оттуда пару лифчиков и бросила их в огонь.

— Так что сегодня за повод? — спросила меня Марло. — Мы не сжигаем бельишко и не едим карри каждый вечер. Ты балуешь нас.

Она протянула Тексу пару розовых кружевных трусиков с прорезью, и малыш, радостно смеясь, бросил их в огонь.

— Сегодня должна была состояться моя операция, — ответила я, делая глоток мохито из пластикового стаканчика. Сочетание рома и мяты приятно грело тело, а душу грело чувство общности с этими замечательными женщинами. — Хотела отпраздновать.

— Я и не знала, что это сегодня, — ахнула Верена.

Сана и Руби обняли меня, крепко-крепко прижимаясь.

— Я хочу, чтобы ты знала, она ушла, — сказала я Верене. — Худышка внутри меня, идеальная женщина. Моя тень.

— Алисия?

— Нет. Идеальная женщина, «моя меньшая часть», была всего лишь идеей. Я отпустила ее. Она никогда не существовала, поэтому и имя ей не нужно.

«Меня зовут Алисия, Алисия — это я».

Сквозь огонь я увидела, что Верена послала мне воздушный поцелуй.

— Вирджиния Вульф однажды написала, что призрак убить куда труднее, чем плоть, — сказала она.

Так оно и было, но своего призрака я убила. Но это не значит, что с этого момента моя жизнь будет легкой. Скорее наоборот, и это именно то, о чем говорила Сана. Во мне что-то переменилось. И я не могла вернуться.

Я отвернулась от огня, уткнувшись лицом в плечо Саны; мгновение, которое позволило мне укрыться от света пылающего огня на улице и от пожара в моей душе. Когда я снова повернулась к огню, Верена стояла у другой стороны бочки, держа в руках рамку с великанскими джинсами Юлайлы Баптист. Она стукнула рамкой о край металлической бочки и разбила стекло. Освободив джинсы, она на секунду прижала их к своей груди.

— Верена, что ты делаешь? — спросила Марло. Она говорила за нас всех. Джинсы всегда были неприкосновенной, священной реликвией.

— Беру пример с Плам, — ответила она. — Делаю то, что должна была сделать давно.

Она держала легендарные джинсы перед собой; джинсы, которыми я была одержима, когда была подростком, джинсы, из-за которых миллионы женщин сели на диету.

— «Новая программа баптисток» и вправду сработала, — вставила я, все еще не отводя глаз от знаменитых джинсов. — Она полностью преобразила меня, как ты и обещала.

— Второе рождение, — произнесла Верена.

— Никакого взвешивания и подсчета калорий, — подхватила я.

— Как потопаешь, так и полопаешь, — не удержалась Марло.

— Результат не гарантирован, — вставила Сана.

— Гори! — воскликнула Верена, бросая джинсы матери в огонь. — Та-дам! — пропела она, наблюдая, как их охватывает пламя.

Кто такая Дженнифер?

Соледад Аяла родилась в Мехико в 1973 году. Когда ей было восемь, ее семья переехала в Южную Дакоту на пять месяцев, затем в Айову на шесть. На каждом новом месте другие дети смеялись над Соледад: за то, что она была толстой, за то, что у нее был такой смешной акцент и странное имя.