Анна Берсенева - Коктейльные вечеринки

– Вера… – проговорил он.

И дальше еще что-то, она не поняла, но не потому что разом забыла английский, а потому что все забыла разом. Все бывшее исчезло, сделалось ненужным, как, когда она слушала горловое пение, исчезло все привычное и прежнее, воплощаемое в мелодии, заменилось чем-то неведомым и единственно возможным.

– Вера! – повторил Свен.

Глаза его сверкнули, как звезды в небесной тени.

Она молчала. Не было слов, которые могли бы выразить, что она чувствует, а петь горлом Вера не умела.

Но по крайней мере смысл слов, которые произносит Свен, наконец стал проясняться для нее.

– Как ты оказалась здесь? – спросил он.

– Приехала с моими учениками.

А свои слова выговорились легко. Строй английской речи прояснил сознание.

– Ты стала учительницей?

– Да. Фортепиано.

– Я помню.

– Я тоже.

Это правда. Она помнит все так, будто время оказалось какой-то несуществующей субстанцией. Время. Девять лет. Зачем прошла без него треть ее жизни?..

Она не думала о нем, ей казалось, она давно его забыла. Но теперь этот вопрос – зачем прошли без него годы? – вонзился Вере не в сознание даже, а прямо в сердце. Ужас охватил ее. Все восполнимо, но время, время! Его, бессмысленно прошедшее, не восполнить ничем.

– А ты что делаешь в Монголии? – спросила она.

Надо же что-то говорить. Несмотря даже на то, что и любые слова кажутся бессмысленными тоже.

– Снимаю фильм.

– О Монголии?

– О Западе и Востоке.

– И с места они не сойдут?

Она улыбнулась. Отзвук стихов принес ей облегчение.

– В общем, да, – кивнул он. – Киплинг прав. Но есть места, где они сходились.

– В Монголии? – Вера удивилась, но сразу вспомнила: – А, да. Здесь был французский путешественник. Рубрук.

– Ты знаешь про Рубрука? – Теперь удивился Свен. – Хотя ты знаешь многие неожиданные вещи. Я помню.

Из этой его фразы она расслышала только «я помню». Все остальное прошло фоном.

– Есть поэма про Рубрука в Монголии, – сказала Вера. – Я ее читала, поэтому знаю. Твой фильм будет о нем?

– Скорее о трагедии столкновения. Или о счастье соединения, может быть.

Его по-прежнему волнует то, что напряженно, остро, нервно. Невозможно предполагать это, глядя в его глаза, в тень их серьезности. Но это так, и тогда это было так, и, наверное, будет всегда.

Он не изменился совсем, совершенно. Вера вздрогнула, поняв, что это относится не только к тому, что он снимает в кино, но и к его правде, прямоте и ясности, к тому большому, главному, что ей открылось в нем когда-то и что она с пугающей неизменностью почувствовала теперь снова.

Думать, изменилась ли она сама, было ей страшно, и неизвестно, в каком случае этот страх оказался бы сильнее – если бы она поняла, что изменилась или что осталась прежней.

– Мы можем поговорить с тобой? – спросил Свен.

– Меня сейчас начнут искать.

– Твои ученики?

– Нет. Другие.

Она попыталась найти английское слово, чтобы объяснить, кто будет ее искать, но поняла, что не находит его и по-русски. Хозяева? Да, это было бы честным ответом.

Стыд и гнев охватили ее.

– Думаю, я найду способ их предупредить. Чтобы они тебя не искали, – сказал Свен. – Мне очень хотелось бы поговорить с тобой, Вера.

Его голос дрогнул. Ее стыд и гнев разом развеялись от одной лишь перемены тембра его голоса. Это было большей загадкой, чем горловое пение.

– Мне тоже, Свен, – сказала она.

– Пойдем?

Вера не поняла, куда здесь можно уйти: степь была видна во все стороны, и чтобы скрыться из виду, очень долго надо было бы идти, наверное.

– Мы поедем, – словно расслышав ее мысли, объяснил Свен.

– На чем?

Она огляделась в поисках… Собственно чего? Машины, автобуса, велосипеда?

– На лошади, – ответил он.

– Я не умею, – испуганно проговорила Вера. – Я никогда не ездила на лошади, и… Я их боюсь!

– Мы поедем медленно. – Его голос звучал так, словно ничего необычного не было в таком способе передвижения. – Это недалеко, ты не устанешь к тому времени, когда нас уже не будет видно за холмами. Иначе нам придется не разговаривать, а только объяснять что-то посторонним людям, – добавил он.

Вере показалось, он извиняется за неудобство предлагаемой поездки. Она улыбнулась.

Лошади стояли возле юрты, недалеко от которой только что спешился Свен. Вера поймала себя на том, что уже думает о его появлении так, словно нет ничего естественнее, чем их встреча в монгольской степи. Впрочем, стоило ли удивляться этому ощущению? Оно в точности повторяло ее ощущение в квартире на Трубной площади, и в лодке на Тимирязевском пруду, и в мансарде соколянского дома… То, что было в мансарде, почувствовалось не сознанием, а телом. Вера вздрогнула и постаралась отогнать воспоминание.