Анна Берсенева - Коктейльные вечеринки

– Это очень спокойная и невысокая лошадь, – сказал Свен, указывая на черную лошадку, которая в самом деле стояла тихо, лишь пофыркивая: – Ты легко сядешь на нее. Я тебе помогу.

Темный лошадиный глаз отливал таинственным лиловым цветом. В нем не было страха, и он страха не вызывал.

– Думаешь, она будет меня слушаться? – все-таки с опаской спросила Вера.

– Мы поедем на ней вдвоем.

– Она такая небольшая…

– Это очень выносливая лошадь. Здесь все такие.

Свен улыбнулся. Тень его глаз осветилась. Вера забыла свою опаску перед лошадью.

Хорошо, что для поездки в степь она надела широкую шерстяную юбку – в ней нетрудно было подняться на стремя и сесть в седло. За его переднюю луку Вера все-таки ухватилась судорожно: непривычно было чувствовать под собой живое существо. Но Свен сразу же оказался в седле у нее за спиной и сказал:

– Не бойся. Держись за седло и за мою руку. И я тоже буду держать тебя.

Он что-то сказал и монголу, с которым появился из степи несколько минут назад, тот кивнул и что-то ответил. Лошадь качнулась вперед, то есть это Вере показалось, что качнулась, и она в самом деле схватилась за руку, в которой Свен держал поводья. Но тут же он обнял ее другой рукой, и страх исчез.

Она не поняла, долго ли они ехали по степи – «долго ли, коротко ли» звенело у нее в голове. Ветер не бил в лицо, но овевал его. Гасли небесные краски, и все ярче становились звезды. Вера прижималась спиной к груди Свена и думала, что это должно длиться всю ее жизнь, если можно было назвать словом «думала» то, что происходило с нею.

Поднялись на холм, спустились в распадок, и Свен натянул поводья, останавливая лошадь.

– Я выбирал натуру для съемок и нашел это место, – сказал он. – Посмотри, какое оно.

Он соскочил с лошади и, взяв под мышки, снял с нее Веру, задержав руки на ее плечах, может быть, только для того, чтобы у нее не закружилась голова, когда она окажется на твердой земле. Не от земли, а от его рук голова как раз и закружилась. Вера смутилась от того, что он может это понять. Она совсем не чувствовала себя Джульеттой, да и глупо было бы чувствовать себя Джульеттой в двадцать семь лет, но трепет во всей себе чувствовала, и ничего с этим было не поделать.

Место, которое Свен нашел для съемок, казалось воронкой, через которую небо входит в землю.

Когда Вера сказала ему об этом, он посмотрел на нее с той серьезностью, которую она так любила в его взгляде и в нем, и ответил:

– Я такое и искал.

На нем был монгольский дээл, по-монгольски же подпоясанный кушаком. Он развязал кушак, снял дээл и, свернув, положил на пригорок, чтобы Вера могла сесть, а сам сел напротив нее на траву.

– Я попросил Батара сказать твоим сопровождающим, что ты не заблудилась в степи, – сказал Свен. – Не беспокойся об этом.

Это было последнее, о чем Вера беспокоилась. Вернее, она вообще об этом забыла. В просторе степи под небесным простором казалось, что время остановилось, но она чувствовала его ограниченность, и только в этом было ее волнение.

– Расскажи мне о себе, – сказала она. – Ты снимаешь кино. В Швеции или в Праге?

– В Америке, – сказал он. – Я закончил Нью-Йоркскую киношколу и стал работать в Голливуде.

Если бы он сказал, что работает на Меркурии, это не прозвучало бы более невероятно. Но в том, как он сидит на траве, как светлеют его ключицы в расстегнутом вороте клетчатой рубашки, как лежат на коленях его широкие руки, не было не только ничего невероятного – все было естественно, как дыхание.

– Когда меня выслали из Москвы, я надеялся, что мне все-таки разрешат вернуться, – сказал он. – Моя чехословацкая виза не была аннулирована, мне дали возможность выбирать, в Стокгольм лететь или в Прагу. Теперь я понимаю, так получилось только потому, что тогда им было уже не до меня. Я выбрал Прагу, потому что там остались мои пленки. Был уверен, что через месяц московские страсти остынут и я вернусь.

Она вздрогнула от слов «московские страсти», и Свен, наверное, заметил это.

– Я имею в виду шпионские страсти, – сказал он. – То, что я чувствовал к тебе, не остыло тогда, Вера.

– А теперь?

Это вырвалось безотчетно, она не решилась бы спросить, если бы прислушалась к доводам разума, но она не прислушивалась к ним.

– И теперь.

Его голос был так же ясен, как взгляд. Лгал ли он когда-нибудь в своей жизни? Вера была уверена, что нет.

– Мне казалось, что моя жизнь кончена. – Она тоже не могла ему лгать и, говоря все как есть, не чувствовала такой мелочи, как смущение. – Конечно, я жила, работала, даже вышла замуж. Но это ничего не изменило. Хорошо, что не могла иметь детей. Была причина разойтись. Мне было так стыдно перед мужем, как будто я его обманула.