Дёрдь Шпиро - Дьяволина Горького

Работу в лагере распределяли чекисты. Кого отряжали на тяжелые работы – валить лес или махать кайлом на прокладке узкоколейки, те долго не жили. Охранники из арестантов имели право стрелять, могли избивать заключенных товарищей. Причем политические быть старостами не могли – только убийцы и воры. Крепостное право, а уровнем ниже – рабство. Номинально же – большевистский перевоспитательный лагерь. Лагерь, в котором прошлое воспитывает себе будущее. Такой вот слоеный пирог, рассказывал Алексей: гнилое мясо внизу, на нем – капуста, сверху – тесто; корочка слегка подрумянена, а под ней копошатся черви.

В том случае, если на стройке нужно взрывать породу, заключенных сгоняют, привязав им на спину взрывчатку, и когда они приближаются к нужному месту, расстреливают; они взрываются, а вертухаи смеются: эй, с кирками, лопатами, налегай. Все ходят в той одежде, в которой их арестовали; кого брали летом, тот и на двадцатиградусном морозе трясется в летнем шмотье. Белья нижнего не дают. Когда одежда полностью истлевает, на зэка надевают мешок с отверстиями для головы и рук. В больших бараках в три-четыре ряда стоят нары, отдельный топчан – уже роскошь. Невыход на работу из-за болезни приравнивается к измене родине, за это со связанными за спиной руками нарушителя ведут в монастырский подвал, вталкивают в какое-то помещение и стреляют в затылок. Труп падает в яму глубиной в несколько метров, откуда со временем его вытащат зэки. Приговоренному иногда даже папиросу в рот сунут и огня поднесут – руки-то у него связаны. А иногда огонь разводят внизу и тогда не расстреливают, а сталкивают человека в яму, и он там живьем сгорает. В то же время зэки пишут стихи в лагерную газету и сочиняют частушки, высмеивающие советский строй, ставят пьесы и дают концерты, потому что артистов и музыкантов среди них более чем достаточно.

Причина жестокости состоит в стремлении к простоте. Ведь проще обвязать заключенных взрывчаткой, чем долбить камень. Больных проще убивать, чем лечить. Недостает охранников – придумали систему самоохраны. И вопрос, кому быть начальником, разрешается грубой силой. Предпочтение отдается убийцам, уже доказавшим, что совести у них нет и потому ничто не усыпит их бдительность. Да, система похуже царизма, потому что на месте убитой веры воцарился беспредел.

А немного спустя Алексей написал в “Правде”, что на Соловках воспитывают человека нового – советского – типа.

Перековывают ржавую сталь, и в результате рождается коллективист, в котором нет больше ничего индивидуалистического, ничего подлого. Более подробно о лагерной системе он написал в пятом номере журнала “Наши достижения”. Страниц тридцать пустых бредней. Треп, приправленный народными прибаутками да мудрыми изречениями живущих на Соловках заключенных. Забавные истории из жизни воров и взломщиков, с которыми автору доводилось общаться раньше. Малолетние беспризорники-наркоманы, которые из карманников делаются сознательными тружениками.

Вот что он там писал:

В Союзе Социалистических Советов признано, что “преступника” создает классовое общество, что “преступность” – социальная болезнь, возникшая на гнилой почве частной собственности, и что она легко будет уничтожена, если уничтожить условия возникновения болезни – древнюю, прогнившую экономическую основу классового общества – частную собственность.

Совнарком РСФСР постановил уничтожить тюрьмы для уголовных в течение ближайших пяти лет и применять к “правонарушителям” только метод воспитания трудом в условиях возможно широкой свободы… “Соловецкий лагерь особого назначения” – не “Мертвый дом” Достоевского, потому что там учат жить, учат грамоте и труду. Это не “Мир отверженных” Якубовича-Мельшина, потому что здесь жизнью трудящихся руководят рабочие люди, а они, не так давно, тоже были “отверженными” в самодержавно-мещанском государстве. Рабочий не может относиться к “правонарушителям” так сурово и беспощадно, как он вынужден отнестись к своим классовым, инстинктивным врагам, которых – он знает – не перевоспитаешь. И враги очень усердно убеждают его в этом. “Правонарушителей”, если они – люди его класса – рабочие, крестьяне, – он перевоспитывает легко…

Мы, – по скромности нашей или по другой, гораздо менее лестной для нас причине? – мы не умеем писать о наших достижениях даже и тогда, когда видим их, пишем о них…

Вот, например, работа Болшевской трудкоммуны. И там и тут совершается процесс коренного изменения психики людей, анархизированных своим прошлым; социально опасные превращаются в социально полезных, профессиональные “правонарушители” – в квалифицированных рабочих и сознательных революционеров.