Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

— Тогда какую историю вы мне посоветуете? — спросил Даллов. Разговор начал его забавлять. У него появилось ощущение, будто он сбил своих собеседников с толку.

— Говорите просто, что там нельзя думать. Звучит вполне убедительно.

— Не для всех, — возразил Даллов. — Это вопрос личного опыта. Однако за совет спасибо. Иногда правда действительно звучит почти убедительно.

Он встал, отвесил короткий поклон, взял пальто из шкафа и молча пошел к двери.

— Почему вы отказываетесь от помощи? — спросил Шульце, пока Даллов перекидывал пальто через плечо и открывал дверь. — Вам нужна хорошая работа, а значит — вам нужна помощь. Мы можем помочь.

Обернувшись, Даллов спросил:

— Но почему вы хотите мне помочь?

— Потому что мы убеждены, что такое наказание было глупым. Сегодня этого уже не повторилось бы. Кое в чем мы продвинулись вперед.

Он поднялся и тоже подошел к двери. Они стояли рядом и смотрели друг другу в глаза.

— Боже мой, — вздохнул Даллов, — разве вы можете вернуть мне эти два года?

Выйдя из кабинета, он направился по коридору к лестнице. Позади он услышал голос Шульце, просившего подождать. Однако Даллов ускорил шаг, сбежал по лестнице и захлопнул за собою большую входную дверь. Солнце по-прежнему пригревало, движение на улице усилилось. Даллов поднялся по Димитрофштрассе к своей машине. Он снова услышал оклик Шульце «да погодите же!», но голос показался Даллову настолько нереальным, будто он был лишь шумом в его ушах, поэтому он пошел дальше, не оборачиваясь.

Во второй половине дня он снова приехал в центр. Ему хотелось купить себе новые брюки, и он спросил продавщицу, что сейчас в моде. Но в конце концов он купил те брюки, которые первоначально выбрал себе сам и которые продавщица брать не советовала. Он сказал ей, что такой фасон ему все-таки привычней. Новое зимнее пальто он приобрести не решился. Не хотелось слишком тратиться, он ведь понимал, что сбережений должно хватить, пока он спокойно не примет какого-либо решения, а до тех пор не стоило жертвовать этим и без того ненадежным залогом свободы ради поспешных и не самых необходимых покупок.

В последующие дни он занялся квартирой. Провел ревизию шкафов в комнате и на кухне, перетряхнул письменный стол и комод. Он перечитал прочие бумаги и сложил в маленькой прихожей целую кипу старой одежды, бумаг и иного барахла, а вечером запихнул все это в мусорный контейнер за домом. После этого он с удовольствием поглядывал на пустые ящики. Вид чистого гладкого дерева казался ему каким-то многообещающим, придающим бодрости.

Обед он варил себе сам. Прежде он не любил возиться на кухне и с удовольствием передоверял эту работу своим подружкам либо обедал в университетской столовой или в ресторане. Но за те два года, когда его кормили лишь однообразной, плохо приготовленной тюремной едой, он решил сам научиться стряпать. Поэтому каждый день он проводил час-другой на кухне, где, положив на стол раскрытую поваренную книгу, готовил мясо со всевозможными приправами, мыл и резал овощи; он с интересом следил за тем, как варилась еда в кастрюльках на плите. В первые же дни он накупил без разбора различных пряностей и специй, а теперь пытался постичь их тайны. Эти тонкопомолотые, разноцветные порошки удивляли его своим разнообразием и тем, насколько сильно меняли вкус блюда. Он прямо-таки наслаждался процессом приготовления пищи и с привычной дотошностью научного работника заносил в поваренную книгу маленькие открытия, сделанные им самолично.

Каждый вечер он отправлялся в город и заходил в какой-либо ресторан, где танцевали. Он всегда садился у бара, понемножку пил и разглядывал женщин. Сам танцевал редко и лишь для того, чтобы уговорить партнершу провести с ним ночь. Если партнерша отнекивалась или же не нравилась ему, он ее больше не приглашал, а продолжал сидеть в баре и глядеть по сторонам. После каждого такого похода он спал с новой знакомой, но никогда не оставался у нее до утра. Не хотелось просыпаться рядом с чужой женщиной; кроме того, он опасался утренних разочарований, боялся, что его оттолкнет вид ненакрашенного лица. Он довольно часто менял рестораны: отчасти — чтобы выбор был побольше, отчасти — чтобы избежать встреч с теми, с кем уже провел ночь.

Уже через две-три недели он совсем прекратил эти походы по барам. Один и тот же ритуал знакомства притуплял в нем всякое любопытство, и теперь он предчувствовал скуку еще до того, как собирался заговорить с женщиной и отпустить ей пару комплиментов. Удивительно, до чего быстро утолился тот голод, который томил его и мучил целых два года мечтами во сне и наяву, до чего быстро угасло желание, оставив лишь оскомину. Поначалу он даже пытался бороться с собой и убеждал себя, что надо наверстать упущенное. Но однажды вечером, уже одевшись на выход, он засиделся на кухне, так и не найдя в себе сил накинуть пальто и выйти из дома. Ему стало дурно, и он ждал, что его стошнит. Просидев с полчаса, он решил не ходить сегодня в танцбар и не искать знакомств, после чего сразу же почувствовал, что дурнота куда-то исчезла. В тот вечер он выпил один бутылку вина и развлекал себя разглядыванием старых фотографий.