Володимир Худенко - Дим

– Вы кто же по специальности, молодой человек?

Антон відволікся від якогось журного заціпеніння та одвів погляд од вікна. Григорій Максимович сидів напроти нього і жував уже відкись видобутий бутерброд з ковбасою, так само раз од разу приязно всміхаючись.

– Работал шофером в колхозе… – ніяково звів брови Антон. – Пока тот не обанкротился.

Пройшло вже трохи часу, як вони оформили свої карти, і провідниця принесла Ірині постіль. Антон хотів було постелити їй внизу, але вона легким рухом припинила його, кивнувши на їхнього випадкового подорожнього та ледь помітно підморгнувши.

– Оставляєш на поталу? – спитав він її ледь чутно.

Вона на те лиш приклала пальчик до губ.

Дядечко все одно нічого не слухав навкруг – просторікував ото, та і все. Ірина пішла до вбиральні і передяглась там у спортивні штани та футболку, потому постелила собі на верхній полиці і полізла туди з якоюсь книжкою, певне що з бібліотеки.

– Да-да, – просторікував далі дядечко. – Я понимаю, смутные времена. Эх, молодой человек, если бы вы знали… Ведь я же всю жизнь проработал учителем в средней школе. Всю свою жизнь. Литинститут Горького, русский язык и литература. Благословенные времена! Я учился с такими людьми… Эх, да что говорить! – він знову взявся за бутерброд, але тут же його й опустив. – Когда это все только начиналось… Верите ли – половина преподавательского состава точно с ума посходили! Только и слышно вот это все – гласность, независимость… Откуда-то взялись эти крикливые люди в сорочках… непременно в сорочках! Чорновол этот… Вы знаете, откуда он взялся? Вот и я не знаю. Да и знать не хочу, откровенно говоря. И везде вот эти все, эти глупейшие разговоры о том, сколько у нас всего украли, и сколько мы могли бы построить, и сколько бы себе оставили хлеба… Как будто кто-то из них до этого голодал! И еще какое-то немыслимое национальное возрождение, да – непременно грядет, вот сейчас же, сию минуту! Посмотреть бы на всех этих крикунов теперь, черти б их взяли, впрочем – многие из них неплохо устроились…

Антон перехилився через столик і зиркнув на верхню полицю – Ірина дрімала на боці, розкрита книжка лежала коло її грудей. Він опустився назад і знічев’я вглядівся в вікно – тьма і тьма, і лиш в далині над німими нічними полями вгадувались бліді холодні зорі ранньої осені.

– А то как же, устроились… Бандитизм, произвол, грабеж. Стрельба на улицах среди бела дня. В девяносто четвертом при мне, на моих глазах убили человека, прямо под парадным, застрелили в машине, прямо у нас во дворе! Тихий, неприметный дворик на Оболони, я прожил там всю свою жизнь! Никогда там ничего подобного не было, и вот, пожалуйста… Меня даже допрашивали в милиции. Впрочем, я мало что видел, признаться… Что-то такое… вроде детских хлопушек, а потом лязг стекла, сигнализация. Еще что-то… Ах да – визжала та женщина в машине. И потом еще долго визжала, как будто бы даже выла, неприятно так… Почему-то ее они не убили.

Чоловічок задумався над чимось зі свого життя і на хвилю примовк.

Поїзд летів перегонами.

– Да, о чем это я? Эти крикуны! Они неплохо устроились, да! Некоторые из них, во всяком случае. Когда это все только начиналось, то они еще только говорили о гласности и суверенитете, о правах человека непременно, о восточном Берлине и ограниченном контингенте войск, да-да! Читали взахлеб какие-то запрещенные книги, все сущий вздор – все, все! Сплошные пасквили каких-то столичных неудачников да беглых полоумных, какие-то чудовищные молодые поэты с непременным хамством, какие-то бесконечные вульгарные девицы! Профессорские сынки!

Чоловічок стукнув порожньою склянкою по столику.

– И где это все делось? Спросить бы их теперь – где?! Впрочем, некоторые из них и вправду… Как-то внезапно это все произошло, вы не находите? Скажите, вот вы, молодой человек, вы ведь комсомолец? Ну то есть в прошлом, я имею в виду, конечно, в прошлом…

Питання прозвучало для Антона так несподівано, що… Точніше, не так – несподіваним для нього було не те щоб саме питання, а той факт, що чоловічок перестав розмовляти сам із собою і звернувся тепер до нього, Антона.

– Член КПСС, – всміхнувся він.

– Вот!

Чоловічок простягнув до нього руку, і Антону нічого не залишилось, як потиснути її.

– Вот! – вів він далі. – Я именно об этом и говорю. Ведь эти все… – він чогось перейшов на награний шепіт та заозирався. – Они ведь тоже все комсомольцы и члены – все до единого! И я их знал, рос с ними, учился, работал. Я видел их каждый день, молодой человек, каждый божий день – на улице, в школе, на собрании, на газетных разворотах и по телевизору. Некоторые из них были в сорочках и тогда – это конечно. Они в них рассказывали о социалистическом реализме и единении со старшим из братских народов, а еще непременно о своем босоногом детстве, но это все чушь, я сейчас не о том… Я говорю – вдруг. В какой-то момент. Они все. О-со-зна-ли! Да! Это верное слово. Именно – осознали. И осознали они себя частью некой общности, некой совершенно отдельной… Вы не слушаете?