Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Теперь занятия шли в четырех начальных классах в две смены. Для четвертого класса, где учились ребята старшего возраста, с которыми уже начинали заниматься, а затем бросали другие учителя, не задержавшиеся надолго в деревне, Карега, чтобы наверстать упущенное, организовал дополнительные занятия после пяти часов.

Когда он стоял перед своим классом, в нем рождались особые чувства. Казалось, он продолжал диалог, который начал с самим собой еще в Сириане, но должен был прервать, когда его исключили оттуда и он стал прислуживать туристам. Его удручало, что детям совершенно неведом мир за пределами Илморога. Кения представлялась им то ли городом, то ли большой деревней. Как научить их осознать самих себя, Илморог и Кению частью большого мира, обширной территории, на которой складывалась вся история и борьба африканских народов? Он пробегал мысленно бескрайние просторы, с незапамятных времен заселенные народами Африки, оставившими памятники культуры, вызывающие восхищение потомков; уничтожить их или воспоминания о них оказалось не под силу даже империализму белых, покорившему себе рабочую силу черных. Египет, Эфиопия, Мономотапа, Зимбабве, Тимбукту, Гаити, Малинди, Гана, Мали, Сонгхай — эти названия ласкали слух, завораживали, и дети слушали, полные любопытства и изумления, к которым примешивалось недоверие. Он научил их песенке: «Я живу в илморогском районе, а он расположен в округе Чири; Чири находится в республике Кения; Кения — часть Восточной Африки; Восточная Африка — часть Африки; Африка — земля африканских народов, отсюда африканские народы рассеялись по множеству далеких уголков мира». Петь-то они пели, но все это представлялось им как-то абстрактно. Они изо всех сил старались поверить учителю, и от их старательности ему становилось не по себе: он не мог не понимать, что именно за этой старательностью прячутся сомнения, те же сомнения, какие испытал и он сам: они терзали его еще в Сириане. Исторический опыт Африки не всегда был ему абсолютно ясен; и теперь, когда ему пришлось столкнуться с детьми своих соотечественников, с детьми, которые хотели знать все, он видел ущербность полученного в Сириане образования. Все ужасы того года, когда он продавал овчину и фрукты туристам, сейчас, задним числом, воспринимались не так трагично, как его нынешние мучения. Встреча с Илморогом, со всем этим убожеством, с этой высушенной солнцем, обезлюдевшей пустыней, с глазами тех, кто завтра убежит в города, жестокость которых он познал на своей шкуре, в города, куда их манит надежда, мелькающая тысячью миражей, — это и встреча с самим собой, познание самого себя, глубокое и мучительное, ибо все вопросы и сомнения касались не только его личной безопасности. Когда он видел перед собой детские лица и думал о засухе, думал о том, что прогресс обошел этот край стороной, он спрашивал себя: «Где же блага современной цивилизации?» И ему начинало казаться, что такова их общая судьба, на которую они все обречены.

Надежды не было, был только колоссальный, гигантский обман. Они с Мунирой — два страуса, прячущие голову в песок и делающие вид, что резкие ветры и палящее солнце не имеют к ним отношения. А разве в Сириане не то же обвинение предъявили Чуи? Как могут они, учителя, пусть даже учителя только начальной школы, закрывать глаза на страшную действительность — на засуху, как могут они игнорировать вопрошающие взгляды, устремленные на них? Разве может образование — история и география, естествознание и математика — защитить от засухи?

Как-то вечером в марте он вышел из школы и застал в лавке Абдуллы кучу народу.

У Руоро вчера вечером сдохла коза, — объяснила Ньякинья. — Он плакал. Мы все напугались — ведь слезы мужчины предвещают беду. Он не мог сдержаться, а мы сидели около него, как на поминках.

К концу апреля дожди так и не начались. Коровы, козы и овцы превратились в скелеты, и все же многие скотоводы двигались дальше по равнине в поисках пастбищ. Теперь все надежды возлагались на май. Но как раз в самой середине мая сдохли две коровы; высоко в небе кружили стервятники и ястребы и тучами бросались на жертву, оставляя после себя лишь белые кости, разбросанные среди сухой, чахлой травы.

Ванджа поджидала Карегу и Муниру у школы.

— Сегодня принято решение. Старейшины ходили к Мвати Ва Муго. Он сказал, что осла следует увести на равнину и там оставить, а также принести в жертву козу. Нужно помочь Абдулле. Ведь без осла он с голоду помрет.